Художественный текст как продукт межкультурной коммуникации (формой которой выступает перевод) обусловлен духовной культурой народа дважды: как явление той или иной лингвокультуры (все формы проявленного в языке ценностно-смыслового пространства этноса) и как продукт лингвокреативной деятельности всех участников межъязыкового общения. Более того, художественный текст, став достоянием широкой аудитории, сам участвует в формировании ценностно-смыслового пространства культуры, влияет на сознание многих людей, пополняя его новыми «ценностно-оценочными квантами знания» о мире. К основным конструктивным единицам лингвокультуры относятся, прежде всего, знаки косвенно-производной номинации, образующие сложную многоуровневую и динамичную систему, ядро которой образует широкий пласт фразеологических единиц, обладающих (в силу своих ассоциативно-образных значений) способностью быть широкозначными. Основной когнитивно-дискурсивной единицей, «квантом получаемых в речемышлении знаний, требующих косвенно-производной вербализации, является особого рода когнитивная структура - дискурсивно-модусный концепт, когнитивный субстрат дискурсивно обусловленного и аксиологически значимого фраземоупотребления.
Цель исследования
Основной целью данного исследования является определение принципиальных свойств фразем как единиц косвенно-производной номинации и выявление механизмов репрезентации их дискурсивных смыслов в межкультурной коммуникации.
Материал и методы исследования
Материал исследования представляет собой авторскую картотеку из более. чем 1400 фразеологических контекстов, полученных методом сплошной выборки из автохтонных текстов произведений Н.В. Гоголя, и их фразеологических и нефразеологических соответствий в текстах его переводов на украинский и английский языки. Под автохтонным текстом в данной работе мы понимаем авторский, исходный, оригинальный текст, в отличие от его переводов на близкородственные и неблизкородственные языки. Поскольку объект анализа является нелинейный, в работе использована комплексная система методов: метод концептуального моделирования («исследовательский путь от семантики языкового знака к содержанию соответствующего концепта» [2: 183], компонентный анализ ФЕ для выявления семантических соответствий между автохтонными ФЕ и их эквивалентами, анализ фраземообразующего дискурса, позволяющий проследить признаки и ситуации, схваченные дискурсивным сознанием, метод текстовых ассоциаций, раскрывающий функции и роль ФЕ в текстообразовании в условиях межкультурной коммуникации, а также авторская методика интерпретации дискурсивных смыслов фраземы через объективирование ею ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего (дискурсивно-модусного) концепта. Разрабатываемая нами методика направлена на определение степени конвертируемости ФЕ в разноязычных дискурсах в рамках одного художественного текста.
Результаты исследования
Дискурсивная деятельность по вторичному осмыслению действительности характерна как для речемыслительных процессов (поскольку отражение знаний о мире опосредовано речемышлением), так и для процессов вторичного семиозиса (использования известных номинативных средств языка для называния по аналогии или ассоциации неизвестных фактов или явлений). Единицы косвенно-производной номинации отличаются рядом особенностей, среди которых двойная денотация, асимметричность в сторону расширения интенсионала знака, большой коммуникативно-прагматический потенциал, принцип двойного антропоцентризма, фреймовая структура представляемых при помощи ФЕ знаний.
Фразеологизмы как наиболее репрезентативные для текстопорождающего сознания оценочно-прагматические единицы косвенно-производной номинации, будучи единицами вторичного образования, формируются на пересечении нескольких речемыслительных факторов когнитивного и лингвокреативного характера. Основным когнитивным стимулом фраземоупотребления служит: (а) потребность в выражении фраземообразующего концепта, (б) переживание коммуникативного события и (в) языковое сознание участников коммуникативного акта, а лингвокреативными средствами вербализации концепта - (г) хранящихся в сознании коммуникантов нестандартные сочетания знаков первичной номинации. Примером тому может служить диалогический дискурс:
Хлестаков. Скажите, пожалуйста, нет ли у вас каких-нибудь развлечений, обществ, где бы можно было, например, поиграть в карты? Городничий (в сторону). Эге, знаем, голубчик, в чей огород камешки бросают! (Вслух.) Боже сохрани! здесь и слуху нет о таких обществах [4: 437] // Хлестаков. Скажіть, прошу вас: чи нема у вас якихось розваг, товариств, де б можна було, приміром, пограти в карти? Городничий (набік). Еге, знаємо, голубчику, у чий город камінці кидаєш! (Голосно.) Боже борони! Тут і чутки немає про такі товариства [6: 269] // Khlestakov. But tell me, don't you have any amusements in this town? Societies, you know, where you could get together for a game of cards? Mayor (aside). Oho, my fine fellow, I can see what you're sniffing at! [Aloud.] Heaven forbid! I wouldn't stand for that sort of thing in our town! [8: 284] (в данном контексте зафиксировано не фраземоупотребление, а лексическая замена ФЕ).
Многочисленные дискурсивные ситуации, возникающие в ходе культурной жизни индивидов, непрерывно переживаются и осмысляются, требуя фиксации дискурсивным сознанием и отражения их семантики и их модусных коннотаций языком. При этом ведущей речемыслительной операцией, благодаря которой концептуализируются знания о дискурсивной ситуации, является ассоциативный выбор внутренней формы концепта, которая интегрирует смысловую доминанту будущих языковых репрезентаций. В рамках художественного текста набор возможных языковых репрезентаций представлен «ассоциативно-образным речемыслительным континуумом», где отбор речевых средств осуществляется зачастую благодаря творческой интуиции, не выходящей, однако, за рамки социокультурного опыта автора. Для восприятия таких сложных в смысловом плане единиц, как единицы косвенно-производной номинации, дискурсивному сознанию реципиенту (читателю или переводчику) необходимо актуализировать соответствующую ассоциативно-образную сеть, сформированную его коммуникативным опытом. Это несложно сделать носителям близкородственных языков (при условии, что их объединяет широкий общий пласт культуры) и не всегда легко - носителям неблизкородственных языков (объединяющим звеном при этом обычно служат общекультурные архетипы, литературные сюжеты и т.п.). Дискурсивное сознание не только отражает объективные знания о действительности согласно принципам категоризации и концептуализации, характерным для данного этноязыкового сознания, но и выполняет еще одну важную функцию: знания и события дискурсивным сознанием «переживаются» [1: 5], подвергаются эмотивно-модусной интерпретации. Оно также этнокультурно маркировано и в рамках внутренней речи участвует в формировании различных дискурсивных смыслов, которые необходимо учитывать при соотнесении ФЕ, вербализующих в разных языках один и тот же концепт.
Дискурсивно-модусный концепт связан с фраземосемиозисом и фраземоупотреблением весьма неоднозначно.
1. Дискурсивно-модусный концепт объективируется в языке фраземой, в виде которой становится элементом культуры данного социума, давая модусную оценку тому или иному явлению, обозначенному единицей косвенно-производной номинации. Ср.: С самого утра вот хоть бы щепка была во рту [4: 227] // З самого ранку нічогісінько в роті не було [7: 206] // Not a morsel has passed my lips all day." Букв. ‘ни кусочка не прошло мимо губ' [8: 196]. Соотносительные ФЕ выражают экспрессивную негативную оценку описываемого явления (русская ФЕ сопровождается усилительной частицей хоть, в одном из компонентов украинской ФЕ находим суффикс субъективной оценки, а в целом все три сопоставляемые ФЕ основаны на гиперболе, которая сама по себе является ярким экспрессивным средством).
Основная коммуникативно-прагматическая функция фраземы - не столько называть предмет или явление, сколько косвенно выражать эмотивно-оценочное отношение к ним.
2. Дискурсивно-модусный концепт, как устойчивая конфигурация мысли и чувства, является продуктом дискурсивного сознания, благодаря которому достигается взаимопонимание между участниками дискурсивной деятельности, формируется общая коммуникативная компетенция. Ср.:
Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы в рот хмельного! [4: 561] // Максим Телятников, швець: що шилом кольне, то й чоботи, що чоботи, то й спасибi, i хоч би в рот хмiльного! [7: 90] // Maxim Telyatnikov, the cobbler: a few jabs of his awl and there's a pair of boots for you - good solid boots, too - and never a drop of liquor! [9: 100].
Максим Телятников, сапожник. Хе, сапожник! пьян, как сапожник, говорит пословица [4: 581] // Максим Телятников, швець. Хе, швець! П'яний, як швець, каже прислiв'я [7: 119] // // Maxim Telyatnikov, bootmaker. Huh, bootmaker. "Drunk as a bootmaker", goes the saying [9: 136].
С одной стороны, компоненты ФЕ в художественном контексте получают смысловую независимость при повторении одного из компонентов в его прямом значении, при этом наслоение прямого значения лексемы сапожник на неделимое значение ФЕ презр. ‘очень сильно пьян' создаёт каламбур [3: 59]. С другой стороны, возникающее противоречие между заявленным Собакевичем утверждением, переданным при помощи модифицированной фраземы не брать в рот хмельного (где интенсификатором признака является частица хоть бы) и ассоциативно возникшей у Чичикова фраземой пьян, как сапожник также формирует на дискурсивно-смысловом уровне ироническое отношение автора. Дальнейшее рассуждение Чичикова о крестьянине сводится к тому, что его первоначальные ассоциации на основе паремии верны. Таким образом, возникновение анализируемой идиомы в данной дискурсивной ситуацией оправдано и обыграно и добавляет красок в важную авторскую идею о судьбах русского крестьянства. Что же касается соответствий в близкородственных и неблизкородственных языках, то следует учитывать, что данная идиома этнокультурно окрашена, поскольку в английском языке соответствующий дискурсивно-модусный концепт вербализуется с учётом иной ассоциативно-образной доминанты, а в украинском (полагаем, что в силу близкородственности данных языков) такая ассоциативная доминанта одинакова, поэтому в украинском тексте анализируемой ФЕ соответствует полный эквивалент. Напротив, англоязычной языковой личности дискурсивно соответствуют такие ФЕ, как drunk as a lord, drunk as a skunk, drunk as a fiddler, drunk as a sailor, drunk as a fish, однако для более гармоничной передачи национально-культурной специфики автохтонного текста использована фразеологическая калька.
Таким образом, понимание и употребление фразем как особых единиц косвенного именования представляет собой обусловленную дискурсом этнокультурную реализацию коммуникативной компетенции в художественной речи.
3. В силу того, что дискурсивно-модусный концепт характеризуется этнокультурной спецификой, он в оригинальных и переводных на близкородственные и неблизкородственные языки текстах реализуется не только эквивалентными и аналоговыми ФЕ, но и разнообразными нефразеологическими средствами. Поэтому говорить о полном отсутствии такого концепта в свете исследуемой нами проблемы не представляется возможным, поскольку концептосфера автохтонного художественного текста интенционально задаёт переводчику соответствующую систему концептов.
Язык перевода не всегда позволяет передать смысловое содержание дискурсивно-модусных концептов, текстуально отобразить те ассоциативно-образные связи с элементами дискурса, в недрах которого вызвано употребление той или иной фраземы. Ср.: Хлестаков. А что вы, любезные? Купцы. Челом бьем вашей милости! [4: 451] // Хлестаков. Що вам, люди добрі? Купці. Чолом б'ємо вашій милості. [7: 291] // Khlestakov. What can I do for you, friends? Shopkeepers. We humbly beg your noble favour! [9: 308]. Во фреймовой структуре данной ФЕ заложен ритуальный элемент типизированной ситуации: чтобы подать просьбу, жалобу, просителю нужно коснуться лбом пола в знак крайнего уважения и почтения, совпадающий в русском и украинском фразеологическом контекстах, в отличие от английского.
Как показывает исследование, процесс собственно лингвистического анализа дискурсивно-модусной организации художественного текста носит двусторонний характер:
1) от дискурсивно-модусного концепта к его фразеологической объективации, то есть раскрытие содержания дискурсивно-модусного концепта путём наблюдения над дискурсивными контекстами, его вербализующими, и выявления той ассоциативно-вербальной сети [5], в которой находится фразеологизм оригинального и переводного текста (по принципу стимул - реакция). Ср.: - Есть еще, батько, порох в пороховницах. Не ослабела еще козацкая сила; еще не гнутся казаки! [4: 205] // Є ще, батьку, порох у порохівницях. Не ослабла ще козацька сила; ще не гнуться козаки! [6: 176] // "There's still plenty of powder, headman, and the Cossacks are as firm and unyielding as ever." [9: 189]. Реципиентами сегодняшнего дня данная ФЕ воспринимается как единица вторичной номинации, описывающая, что у кого-то достаточно сил, умения и возможностей на какое-то дело. Дискурсивным стимулом для её возникновения послужил сюжет художественного произведения, которое ассоциативно вспоминается, когда читатели, обладающие культурной и языковой компетенцией, слышат данное выражение.
2) от фраземоцентрического контекста к дискурсивно-модусному концепту: моделирование концепта, исходя из семантической архитектоники автохтонного художественного текста и его перевода. Так, например, при анализе количества фраземоупотреблений заметно, что наиболее часто фразеологическую репрезентацию получают такие концепты, как «Дух», «Душа», «Чёрт», «Разум», «Власть» и т.д.
Итак, фразеологизмы в автохтонном и переводном художественном тексте выступают (а) в качестве механизма опосредованного (вторичного) познания действительности, (б) как средство накопления и передачи уже полученных знаний. Выполнению этих функций служит присущая знакам косвенно-производной номинации особая семантическая категория - фразеологическое значение, которое не тождественно лексическому. На его своеобразие большое влияние оказывает фраземопорождающий дискурс, одновременно выступающий во фраземосемиозисе формообразующим и смыслогенерирующим источником. Причем в процессе порождения и отбора для употребления в соответствующем контексте происходит взаимодействие элементов различных дискурсов, произведённых ранее, которые мотивируют образно-целостные значения фразеологизма и обусловливают их текстообразующий потенциал. Именно благодаря такому взаимодействию элементов различных дискурсов, значения фразем понятны каждому носителю языка, независимо от того, известны ли ему значения отдельно взятых лексических компонентов ФЕ. Ср.: Селифан, не видя ни зги, направил лошадей так прямо на деревню, что остановился тогда только, когда бричка ударилася оглоблями в забор и когда решительно уже некуда было ехать [4: 524] // Селiфан, хоч i нiчогiсiнько не бачив, справував коней так прямо на село, що спинився тiльки тодi, коли бричка вдарилася голобалями в паркан i коли вже зовсiм нiкуди було їхати [7: 36-37] // Quite unable to see a thing, Selifan took a route to the village so straight that he only stopped when the shaft of the carriage collided with a fence and they simply could go no further [9: 39]. Фразеологический компонент «зга» до сих пор вызывает научные дискуссии, однако мотивировочный признак, чтобы вызвать в дискурсивном сознании эту ФЕ, говорящим не нужен, и смысл ФЕ понятен всем, владеющим русским языком. Можно сказать, что во внутренней форме данной идиомы дискурсивным сознанием зафиксирован этнокультурный компонент, поскольку мы не наблюдаем в сопоставительных контекстах ни фразеологического эквивалента, ни аналогичной когнитивной метафоры. Видимо, оборот фразеологизировался после того, как близкородственные языки обособились в русле восточнославянской языковой подгруппы, а в неблизкородственном языке подобная дискурсивная ситуация, возможно, фразеологизируется на основе других признаков.
Заключение
Знаки косвенно-производной номинации являются результатом синергетического взаимодействия соответствующей когнитивной структуры, речевого смысла и фразеологического значения. Косвенно-производное знакообразование испытывает на себя влияние множества факторов: когнитивных, дискурсивных, семантических, ценностно-смысловых. Знаки косвенно-производной номинации, употребляемые в автохтонном и переводных текстах, чтобы адекватно отображать необходимый минимум авторского «мира идей» для успешной реализации межкультурной коммуникации, должны репрезентировать один и тот же дискурсивно-модусный концепт. Достаточно часто это требование нарушается в силу того, что 1) дискурсивные ситуации, порождающие возникновение соотносимых идиом, не совпадают и закладывают в образное ядро фразем различные актуальные признаки; 2) не все ФЕ, введённые в текст автором, имеют фразеологические соответствия, из-за чего возникает ситуация, когда модусные оттенки приходится либо передавать экспрессивно окрашенной лексикой и синтаксическими конструкциями, вызывающими эффект экспрессивности, либо нейтрализовывать стилистическую и эмотивную окраску фразеоконтекста.
Исследование выполнено в рамках Государственного задания НИУ БелГУ на 2014 г. (код проекта № 241).
Рецензенты:
Алефиренко Н.Ф., д.фил.н., профессор, профессор Белгородского государственного национального исследовательского университета, г. Белгород;
Озерова Е.Г., д.фил.н., доцент, профессор Белгородского государственного национального исследовательского университета, г. Белгород.
Библиографическая ссылка
Стебунова К.К. КОСВЕННО-ПРОИЗВОДНАЯ НОМИНАЦИЯ КАК ПРЕДМЕТ ТЕОРИИ МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – № 5. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=14695 (дата обращения: 20.04.2024).