Сетевое издание

Современные проблемы науки и образования

ISSN 2070-7428

"Перечень" ВАК

ИФ РИНЦ = 1,006

• Авторы
• Резюме
• Файлы
• Ключевые слова
• Литература

Чуркин М.К. 1

---

1 ФБГОУ ВПО «Омский государственный педагогический университет»

Статья посвящена выявлению факторов, оказавших влияние на формирование и эволюцию подходов в отечественной историографии к оценке состояния аграрного вопроса и переселений на восточные окраины Российской империи. Установлено, что традиционная схема в осмыслении переселенческого процесса в тесной связи с экономическим состоянием земледельческой отрасли в центре страны разрабатывалась в специальной литературе экономического и этнографического содержания второй половины XIX – начала XX вв. непосредственными очевидцами и участниками переселенческого дела. В результате экстраординарная ситуация, сложившаяся в аграрной сфере России в этот период, оказала влияние на исследовательские практики, ориентированные преимущественно на рефлексию экономической составляющей крестьянских миграций. Позитивистские модели решения проблем, связанных с аграрной темой, а также миграционными явлениями, стали доминирующими в историографической традиции советского и, отчасти, постсоветского периода. Только на рубеже XX–XXI столетий начинают формироваться условия для преодоления эвристически-познавательных стереотипов в исследованиях аграрного вопроса и переселений, что сделалось возможным благодаря обращению историков к новым методологическим принципам и научно-исследовательским практикам.

Статья в формате PDF

135 KB

стратегии адаптивного поведения

аграрная колонизация

переселенческое движение

аграрный кризис

историографическая традиция

1. Андюсев Б.Е. Традиционное сознание крестьян-старожилов Приенисейского края 60-х гг. XVIII – 90-х гг. XIX вв. Опыт реконструкции. – Красноярск: Изд-во КГПУ, 2004. – 323 с.

2. Грегори П. Экономический рост Российской империи (конец XIX – начало XX вв.). Новые подсчёты и оценки. – М.: РОССПЭН, 2003. – 256 с.

3. Дорофеев М.В. Земельные отношения в Томской губернии во второй половине XIX – начале XX века. – Новокузнецк: КузГПА, 2007. – 135 с.

4. Замятин Д.Н., Замятин А.Н. Империя пространства: Хрестоматия по геополитике и геокультуре России. – М.: Росспэн, 2003. – 720 с.

5. Кондратьев Н.Д. Особое мнение: Избранные произведения в 2 кн. – М.: Наука, 1993. – 717 с.

6. Кротт И.И. Сельскохозяйственное предпринимательство: поведенческие стратегии и практики в условиях трансформации сибирского общества (1914–1920 годы). – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2010. – 336 с.

7. Любавский М.К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времён и до ХХ века / Отв. ред. А.Я. Дягтерёв. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1996. – 668 с.

8. Менталитет и аграрное развитие России (XIX – начало XX вв.) // Материалы международной конференции. – М.: РОССПЭН, 1996. – 440 с.

9. Нагорная М.А. Социальные роли и функции женщин в крестьянской переселенческой семье в России (последняя четверть XIX – начало ХХ вв.): Дис. …канд. ист. наук. Омск, 2012.

10. Никулин П.Ф. Экономический строй крестьянского хозяйства Западной Сибири начала XX в. – Томск: ТМЛ-Пресс, 2009. – 384 с.

11. Понятие крестьянства. Великий незнакомец: крестьяне и фермеры в современном мире / сост. Т. Шанин. – М.: Прогресс-Академия, 1992. – 432 с.

12. Родигина Н.Н. «Другая Россия»: образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX – начала XX века. – Новосибирск: Изд-во НГУ, 2006. – 343 с.

13. Сибирь в составе Российской империи / Отв. ред. Л.М. Дамешек, А.В. Ремнёв. – М.: НЛО, 2007. – 368 с.

14. Скляров Л.Ф. Переселение и землеустройство в Сибири в годы столыпинской аграрной реформы. – Л., 1962. – C. 152–159.

15. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство. Избранные труды. – М.: Экономика, 1989. – 492 с.

16. Челинцев А.Н. Сельскохозяйственные районы Европейской России, как стадии сельскохозяйственной эволюции, и культурный уровень сельского хозяйства в них. – СПб., 1910. – 246 с.

17. Чуркин М.К. Переселения крестьян черноземного центра Европейской России в Западную Сибирь во второй половине XIX – начале XX вв.: детерминирующие факторы миграционной мобильности и адаптации. – Омск: Изд-во ОмГПУ, 2006. – 376 с.

В этой связи необходимо признать тот факт, что модернизация экономики Российской империи разворачивалась в условиях доминанты патриархального уклада и правовой обособленности главного субъекта аграрного производства - крестьянства, составлявшего более 80,0 % населения страны. Во многом поэтому решение аграрного вопроса рассматривалось как в официальной пропаганде, так и в либеральной публицистической практике в качестве необходимого условия для преодоления социальной нестабильности. Развернувшаяся на рубеже веков на страницах общественно-политических журналов и научно-публицистической литературы полемика по вопросам современного состояния аграрного производства и крестьянских переселений носила резко политизированный характер, а выводы авторов, за редким исключением, конструировались с ориентацией на сиюминутность, социально-политическую актуальность ситуации, вне историографического режима оценки сложившейся ситуации. В собственно исторической науке, базировавшейся на позитивистских основаниях, проблемы аграрного характера и народных миграций освещались по преимуществу сквозь призму количественных показателей, а также роли государственных структур в урегулировании «аграрного кризиса», организации переселенческого движения [7]. 

Совершенно естественным выглядит то, что данный подход практически в неизменном виде «перекочевал» в исследовательские схемы советского и раннего российского периодов отечественной историографии, трансформировавшись в теорию аграрного кризиса, логично объяснявшую причины экономических катаклизмов, разразившихся в России на рубеже XIX-XX столетий со всеми коннотациями, включая интенсивные миграции сельского населения.

Подобная оценка причин возникновения кризисных явлений в сельском хозяйстве, а также переселенческого движения земледельцев на малоосвоенные восточные окраины страны  не лишена здравого смысла и, безусловно, заслуживает внимания. Вместе с тем экономический, деперсонифицированный подход к такому значительному явлению в аграрной истории страны, как переселение, чреват пониманием крестьянских миграций только в виде элементарного механического перемещения бесформенной массы земледельцев, искавших спасения от голодной смерти во вновь колонизуемых районах Российской империи.

Альтернативный подход к оценке аграрных проблем в российской истории связан с постепенно набирающей «мышечную массу» практикой рефлексивного крестьяноведения. Опыт крестьяноведческого подхода в отечественной историографии первоначально нашел отражение в работах Н.Д. Кондратьева [5], А.В. Чаянова [15], А.Н. Челинцева [16], отвергнутых по идеологическим соображениям к концу первой четверти XX столетия. Условия для возвращение к крестьяноведению в России вновь возникли в связи с научно-теоретической деятельностью американского историка Т. Шанина, еще в 1960-1970-е гг. провозгласившего доминантным принцип осознания субъективности объекта общественных наук, междисциплинарного подхода к исследованию аграрного сектора экономики России, признания крестьянства в качестве особого социального явления, достойного отдельных теоретических размышлений.

Конституирование крестьяноведения как исследовательской практики во многом оказалось обязанным безрезультативности огромных капиталовложений  западных государств в экономику развивающихся стран Азии, Африки, Латинской Америки. На этом основании был сделан продуктивный вывод, сообразно с которым феномен развивающихся стран оказался в том, что они, будучи, по сути, крестьянскими обществами, своеобразно интегрировались в мировой рынок. Относительно России адептами новой методологии Т. Шаниным, Дж. Скоттом и иными было высказано предположение, что «это страна, которая "не развивается", т. е. не развивается согласно ожиданиям теории прогресса; это страна, чье развитие заблокировано внешними силами и внутренними факторами» [11].

Столь резкий методологический поворот в исследовании аграрного вопроса имел двоякие последствия.

С одной стороны, рефлексивное крестьяноведение, изначально позиционируя себя в качестве сугубо аполитичной методологии, быстро ангажировало в свои ряды часть региональных исследователей аграрного вопроса, активно осваивая его внеполитические аспекты. В монографиях, статьях и комментариях к ним в параметрах крестьяноведческого дискурса центральное место заняли новые понятия: «моральная экономика», «экономика и этика выживания», «социальная память крестьянства», недвусмысленно указывающие на антропологический характер крестьяноведения как исследовательской дисциплины [8].

Знаковое влияние на процесс антропологизации подходов к осмыслению истории, в том числе и аграрной, оказало широко обсуждаемое в научно-исторических кругах понятие менталитета, введенное в научный оборот еще в 1930-е гг. представителями школы «Анналов, ставивших во главу угла не традиционные для исторической науки вопросы истории государства и права, а проблемы обыденного мышления, развития идей и способов поведения в контексте времени большой протяженности и массовости».  

Произошедший методологический прорыв привел к значительному расширению спектра вопросов, связанных с историей, прежде всего с содержательными моментами переселенческого движения, что не только существенно продлило жизнь данному научному направлению, но и вывело его на новый качественный уровень.

В первую очередь необходимо обратить внимание на факт постепенного освобождения историографии переселенческой проблемы от абсолютного доминирования тенденции, столь присущей «региональной истории», в параметрах которой регион рассматривался как самодостаточное целое при сведении к минимуму содержания его взаимодействия с центром. Ряду исследователей, пишущих в рамках направления «новая история империи», удалось в какой-то степени «примирить» имперский и региональный нарративы, выделив в качестве первоочередной задачу изучения сложной ткани взаимодействия имперских властей и местных сообществ (это А.В. Ремнёв, Л.М. Дамешек, В.П. Зиновьев, М.В. Шиловский и др. [13]).

В результате в предметное поле исследователей Сибири, работавших ранее в узком русле переселенческой проблематики, попали темы характеристики образов Сибири, их эволюции в общественном мнении и массовом (коллективном) сознании россиян в продолжительных хронологических параметрах колонизации восточных окраин страны (конец ХVI - начало ХХ вв.), что потребовало обнаружения и детального анализа акторов влияния на процессы формирования сибирской региональной идентичности (Д.Н. Замятин, А.Н. Замятин [4], Н.Н. Родигина [12] и др.).

В заданных масштабах сегодня осуществляются исследования массовых трансрегиональных миграций из губерний Европейской России (регион-донор) в земледельческие местности Сибири (регион-реципиент) с учетом стадиальных особенностей переселенческого процесса, сочетания природно-географических, экономических, социально-психологических условий регионов выхода и водворения. В рамках предлагаемой модели миграционная активность крестьянства рассматривается с точки зрения совокупности влияния факторов природно-географического, экономического, социокультурного и социально-психологического характера, реализуемых в границах единого колонизационного пространства. Решающее значение придается характеристике социально-психологического облика крестьянства (старожилов и переселенцев), природным и социально-психологическим аспектам адаптации мигрантов в Сибири, стратегиям адаптивного поведения на всех стадиях миграции, этническим, геодемографическим и гендерным аспектам переселенческого движения (М.К. Чуркин. [17], Б.Е. Андюсев [1], И.И. Кротт [6], М.А. Нагорная [9] и др.).

В новом ключе осваивается и тема организации крестьянского хозяйства в Сибири - посредством определения базовых элементов его внутреннего строя; условий, форм и тенденций модернизации, системных связей между природно-географическими, экономическими и политико-правовыми «агентами» крестьянского землеустройства и землепользования в колонизуемом регионе (П.Ф. Никулин [10], М.В. Дорофеев [3] и др.).         

Однако современные исследователи аграрных миграций в Сибирь во второй половине ХIХ - начале ХХ вв. в рамках новой методологической практики столкнулись с целым комплексом непреодолимых препятствий, определяемых текущим состоянием исторической науки. В частности, выяснилось, что за спинами авторов стеной стоит авторитетная (в какой-то мере авторитарная) историографическая традиция, сформированная в эпоху безраздельного господства позитивизма в исторической науке.  Совершенно очевидно, что оформление историографической традиции в осмыслении аграрной проблематики и темы крестьянских миграций как ее неотъемлемой составляющей по большей части реализовывалось под влиянием марксистской познавательной парадигмы. В результате тема аграрных миграций, уже на рубеже 1980-1990-х гг., представлялась специалистам в данной области исчерпанной (аграрная политика царизма, прямое и обратное движение мигрантов, крестьянское малоземелье как причина миграционной активности и т.д.). 

Симптоматично, что кризис марксистской методологии в исторической науке пришелся на время распада СССР и формирования новой российской государственности. Системный кризис в стране (идеологический, политический, экономический) естественным образом отразился и на состоянии исторической науки. Однако поколенческий разрыв наиболее явственно обнаружился именно в тех исследовательских отраслях, которые оценивались в качестве наиболее всесторонне и полновесно освоенных. В конечном счете новое поколение исследователей аграрных миграций и переселенческого вопроса, продолжительный период пребывая в состоянии «подмастерий», по сути дела было лишено возможности привлечения немарксистских подходов и методологий в свои исследовательские проекты.

Только на рубеже ХХ-ХХI вв. тема аграрных миграций в той или иной степени начинает рассматриваться с учетом принципов рефлексивного крестьяноведения. Симптоматично, что первенствующие позиции в данной области принадлежат именно региональным исследователям. Проблема здесь заключается в том, что так называемая общероссийская историография аграрного вопроса продолжительный временной отрезок находилась в «плену» эвристически-познавательных стереотипов, видя в миграциях лишь следствие не решенных в центре страны проблем аграрного порядка, ограничиваясь чаще всего лишь констатацией факта переселений, облаченного в строгие статистические формулы. Но при этом в общероссийской аграрной историографии постепенно набирали силу ментальная и социальная истории, стремившиеся с опорой на крестьяноведческие подходы поставить вопросы, никогда ранее не входившие в круг интересов исследователей традиционного позитивистского формата: социальное поведение крестьянства в катастрофические периоды истории, стратегии выживания земледельцев в природно-географических условиях русской равнины, влияние природно-географического фактора на организацию и жизнедеятельность крестьянского двора, специфика адаптивного поведения крестьян и т.д. В известном смысле временная деидеологизация аграрной историографии привела к переосмыслению широкого спектра законсервированных положений аграрной истории. В частности, крестьянство перестало рассматриваться в качестве пассивного объекта исторического процесса, начала признаваться самобытность и «неудобность» земледельческого сословия России, в том числе и в имперский период.

Таким образом, можно предположить, что обращение к методологии рефлексивного крестьяноведения открывает широкие перспективы для системного осмысления аграрного вопроса и миграционных процессов в России второй половины XIX - начала XX вв. Продуктивность выводов здесь будет зависеть от способности исследователя к преодолению основных «неадекватностей», обозначенных теоретиками рефлексивного крестьяноведения: доминанты статистических методов и их внечеловеческих интерпретаций, узости и прагматичности мышления, навязываемых познавательными конструкциями осмысления исторических событий, а также исключительно государственного взора на происходящие в аграрной сфере события.

Рецензенты:

Худяков В.Н., д.и.н., профессор, заведующий кафедрой отечественной истории Омского государственного педагогического университета, г. Омск;

Сабурова Т.А., д.и.н., профессор, профессор кафедры отечественной истории Омского государственного педагогического университета, г. Омск.

Библиографическая ссылка