В отечественной науке специфика передачи национально-культурного компонента художественного произведения в переводных текстах рассматривалась в основном в лингвистическом аспекте [2]. К сожалению, научному изучению проблем теории и практики художественного перевода на материале башкирской и русской литературы до сих пор не уделяется должного внимания, имеются лишь отдельные работы, посвященные башкирско-русскому межкультурному диалогу [5]. Между тем сравнительный анализ художественного перевода с оригиналом помог бы выявить специфику отражения при переводе содержания подлинника, его идейной направленности, пути пересоздания или перевоплощения образов оригинала в процессе переложения на другой язык, принципы передачи национально-культурного пласта иноязычному читателю.
Башкироязычная аудитория знакома с переводами произведений многих русских писателей. Многие известные башкирские писатели признаны как талантливые переводчики. Среди них можно назвать имена Р. Нигмати, Г. Рамазанова, З. Биишевой, Р. Гарипова, Г. Шафикова, Х. Назара, М. Гафурова, Р. Бикбаева и др. В настоящее время переводческая работа в Башкортостане в основном сосредоточена в редакциях журнала «Бельские просторы», «Агидель», газеты «Истоки», в издательстве «Китап».
Художественный перевод является творческим процессом, в то же время мы не должны забывать об ответственности переводчика за корректное и адекватное отражение идеи и проблематики подлинника. Как показывает сопоставительный анализ подлинника и переведенного текста произведений известных писателей ХХ в., для передачи культурно-исторических реалий наиболее адекватными способами перевода выступают компенсирующие переводческие приемы. Часто обращается к нему известная башкирская поэтесса Аниса Тагирова, работая над стихами Марины Цветаевой. Например, в стихотворении «Красною кистью рябина зажглась... » выражение «Я родилась. /.../ День был субботний: Иоанн Богослов» [10: 152] передано следующим образом: «Шәмбе көнө мине Ҡаршы алған донъя» [7: 253]. В переведенном тексте имя одного из двенадцати христианских апостолов Иоанна Богослова сознательно опущено переводчиком. Башкирскому читателю было бы сложно понять это выражение, связанное с культурой русского народа, и оно потребовало бы дополнительного комментария. Конечно, опущение слов с культурной семантикой несколько снижает когнитивную ценность текста (башкирский читатель получает меньше информации о русской культуре), но не мешает достижению основной функции художественного текста как поэтического [9: 1626]. При переводе стихотворений русских поэтов А. Тагирова старается использовать нейтральные слова, общепонятные башкирскому читателю. Так, в переводном тексте цветаевского стиха «Поэт» строчки: «Он тот, кто спрашивает с парты, / Кто Канта наголову бьет, / Кто в каменном гробу Бастилий / Как дерево в своей красе» [10: 229] имена собственные также не фигурируют. Вместо имени Канта А. Тагирова использует выражение «бөйөк әһелдәр» - великие деятели, а «в каменном гробу Бастилий» переведено как «таш зиндан» - каменная тюрьма, заточение [7, с. 254]. Тем не менее в башкирских переводах стихи М. Цветаевой не теряют своей философской глубины и эмоциональности, а в некоторых случаях приобретают более обобщенную форму. Так, в последней строчке вышеуказанного сихотворения «Поэтов путь: жжя, а не согревая, / Рвя, а не взращивая - взрыв и взлом - / Твоя стезя, гривастая кривая, / Не предугадана календарем!» [10: 229] слово «календарь» башкирским автором переведено как «яҙмыш» - судьба («Был һуҡмаҡтың ҡайҙа өҙөлөрөн / Әйтә алмай яҙмыш үҙе лә!»), хотя А. Тагирова вполне могла бы использовать слова «календарь» или «дни». Понятие судьбы наиболее полно выражает суть и идею данного произведения, ведь М. Цветаева размышляет именно о предназначении и жизненном пути поэта, о его судьбе.
В своих перводах А. Тагирова стремится передать и композиционную структуру цветаевского стиха. Например, стихотворение «Поэт» открывается двустишием и завершается строфой из девяти строк, а между ними 3 строфы - четверостишия. По внешней форме переведенный текст соответствует своему оригиналу. В то же время разноструктурность башкирского и русского языков и творческая индивидуальность поэта и переводчика, на наш взгляд, наложили свой отпечаток на внутренний ритм стихов. Так, для манеры письма Цветаевой характерны резкость, порывистость, часто фразы прерываются и переходят в следующую строфу: «... Ибо путь комет - / Поэтов путь. Развеянные звенья/ Причинности - вот связь его! Кверх лбом - / Отчаетесь! Поэтовы затменья / Не предугаданы календарем» [10: 229]. Переводы А. Тагировой характеризуются плавностью и рифмованностью стиха: «Шағир юлы - кометалар юлы, / Тетрәүҙәрҙең тере сылбыры. / Календарҙар менән билдәләнмәй / Тормошонда ниҙәр булыры» [7: 254].
Перед переводчиком стоит важная задача - правильно донести до иноязычного читателя слова, называемые в науке лингвокультуремами, которые в более широком понимании обозначают «комплексную межуровневую единицу», «совокупность формы языкового знака, его содержания и культурного смысла, сопровождающего этот знак» [9:1627; 6: 52]. Эти лексемы могут быть представлены только с помощью сносок-комментариев или посредством других слов, близких к ним по смыслу. Так, в стихотворении М. Цветаевой «Что другим не нужно - несите мне... » есть строчка «Птица Феникс я, только в огне пою!», которая была переведена А. Тагировой следующим образом: «Мин - Һомай-ҡош, / Уттан ҡеүәт алам» [7: 265]. Башкирская поэтесса обратилась к названию мифологической птицы Хумай, которая, как и Феникс, считалась волшебной и вещей птицей в башкирском фольклоре. Таким образом, в переводах А. Тагировой большое внимание уделяется передаче душевного состояния лирической героини и идейной составляющей русского подлинника, при этом содержание текста творчески адаптируется к культуре башкирского читателя.
Немного по-другому освещается данная проблема в прозе. Так, в переводе с русского языка на башкирский рассказа Г. Баннова «Сваты» переводчик М. Искандаров сохранил названия христианских праздников Крещение, Сочельник, как в оригинале, и дал к ним пояснения в примечаниях к тексту [1: 86]. Такое же явление встречается и в переводном тексте романа Т. Гариповой «Буренушка» на русский язык. Так, в нем часто фигурируют национальные термины родства «апай», «карындаш», «инэй», «килен», «езне», «кайны», «бабай», которые придают своеобразный колорит переведенному тексту, где происходившие события в стране показаны через судьбы отдельных башкирских семей. На страницах романа даны к ним пояснения в сносках. Между тем переводчик романа-эпопеи М. Гафуров старается не загружать текст национальной лексикой, используя только те слова, которые связаны с материальной и духовной культурой башкирского народа (буза, иблис, корот). Авторизованный перевод на русский язык романа «Буренушка» отличается информативностью и в то же время лаконичностью. Ключевым фактором успеха переводчика можно считать его билингвизм, что помогло выразить идею и эмоции, изначально заложенные автором в произведении.
Как отмечают исследователи, в процессе своей работы переводчик должен нейтрализовать лингвоэтнический барьер и предотвратить нарушение смыслового восприятия, не допустив национально-культурной ассимиляции перевода, чтобы «партнер не потерял в процессе коммуникации своей национально-культурной идентичности» [6: 21]. Для ее успешного выполнения переводчику необходимо владеть определенным набором переводческих модификаций и трансформаций, в том числе ему приходится добавлять в текст перевода дополнительную информацию поясняющего характера либо использовать примечания. Особенно это необходимо при репрезентации топонимов, которых «отличает строгая региональная принадлежность. С одной стороны, географическое наименование передает значимую информацию экстралингвистического характера, а с другой - делает эту же информацию закрытой для «непосвященных», не владеющих необходимыми фоновыми знаниями, которые концентрируются в ономастической лексике» [8: 215]. Как показывает анализ стихотворений Рами Гарипова в переводе Я. Серпина, многие реалии в них используются с пояснениями, чтобы русскоязычный читатель смог постичь всю глубину мыслей и переживаний поэта: «И высь над Куткантау прояснится / И камни, что слоями залегли, / Как древней книги вещие страницы, / Тебе откроют прошлое земли» (Куткантау - гора в Башкирии) [4: 100], «И, горы оседлав, к знакомым долам/ Не устает мой Аркаул скакать» (Аркаул - название аула) [4: 121]. Если переводчик не сохранил бы первозданные названия произведений «Суюнчэ» и «Аманат» Р. Гарипова, то, думается, ключевая идея их содержания не дошла бы до читателя. Так, «Аманат», означающее на башкирском языке завещание предков молодым, повествует о преемственности духовных ценностей и нравственных основ, а «Суюнчэ», посвященное труду хлебороба, наполнено надеждой на хороший урожай. Завершается стихотворение оптимистическим финалом: «Мы сеем звезды, всходы ожидая, / И встанут всходы, людям взор слепя. / - Пляши, агай! - скажу тебе тогда я / И суюнчэ потребую с тебя» [4: 150]. Суюнчэ - это подарок человеку, принесшему добрую весть.
Большую роль в создании полноценного художественного перевода играет правильное воспроизведение сравнений, метафор, метонимии, эмоционально-экспрессивных слов и других художественно-изобразительных средств языка, так как они отражают национальные особенности культуры определенного этноса [8; 9:1627]. Из цикла «Стихи к Блоку» первые строчки стихотворения «У меня в Москве - купола горят, / У меня в Москве - колокола звонят» переведены А. Тагировой как «Дан Мәскәүемдә - көмбәҙҙәр нурлы. / Дан Мәскәүемдә - ҡыңғырауҙар сыңы». Автор добавляет эпитет «дан(лы)» («славный») к названию столицы, что наполняет стихотворение некой торжественностью и величавостью. В то же время в последней строфе «Но моя река - да с твоей рекой, / Но моя рука - да с твоей рукой / Не сойдутся, Радость моя, доколь/ Не догонит заря - зари» [10: 166] обращение «радость моя» в башкирском переводе опущено, что, на наш взгляд, объясняется тем, что такие выражения не столь характерны для башкирского речевого этикета.
Нередко конкретное в переводе передается через обобщенные понятия. Так, цветаевская фраза «В мое окно дождь стучится. / Скрипит рабочий над станком» [10: 3] в цикле «Стихи к Сонечке» переведена А. Тагировой «Тәҙрәмә ямғыр шаҡый, / Керә урам шау-шыуы» [7: 262] или же в строчках «Вчера еще до птиц сидел, - / Все жавронки нынче - вороны!» [10: 217] слово «жаворонки» переведено «таң ҡоштары» - «утренние птицы»: «Кисә таңды көттөң. / Таң ҡоштары / Бөгөн әйләнгәнме ҡоҙғонға?» [7: 258].
Как известно, к переводу поэзии предъявляются строгие требования. Он должен не только воспроизводить содержание, но и стремиться к воспроизведению ритмических и метрических особенностей, сохранению количества и принципа чередования строф. Вышеуказанное явление в башкирском переводе связано и с этим фактором.
В некоторых случаях наблюдается сокращение или опущение образных выражений в русском переводе. Например, в экспозиции рассказа С. Шарипова «Воришка» при переводе Ф. Хакимовым на руский язык отсутствуют выражения, описывающие внешность героя: «По тихой улице идет человек. На вид ему лет сорока. День заметно прохладен. Ядреный ветерок треплет полы его светлого плаща и густые с проседью волосы» [11: 100] - «Һил урамдан берәү аҙымлай. Көн апаруҡ һалҡынса, ә ул яланбаш, мамыҡ кәпәсен портфеленә ҡуша тотҡан. Еңелсә ағарған ҡалын ғына сәстәрен ара-тирә башын саңҡайтып буш ҡулы менән уңлы-һуңлы һыпырғылап ҡуя. Зәңгәрһыу плащының иҙеүҙәре асыҡ, сабыуҙарын өшәнес ел сая ғына ҡаҡҡылай. Төҫө-сырайына ҡарап, ҡырҡ тирәһен биреп була үҙенә» [12: 263]. Как видим, авторское изложение намного богаче художественными деталями. В большинстве случаев переводчики стремятся передать идею и содержательную сторону подлинника. Это сказывается и в переводе названий произведений. Так, рассказ С. Шарипова «Сиғандар (Цыгане)» переведено как «Цыганская песня». Действительно, кульминационным моментом произведения является исполнение Янушем под гитару раздирающей душу цыганской песни. А рассказ «Егет йөрәге (Сердце парня)» озаглавлено как «Ханыга». Один из персонажей рассказа Раис так обозвал Камиля, который, несмотря на свои физические недостатки, старался помочь в коллективном деле во время уборки урожая в колхозе. Этот ханыга, по словам Раиса, бездельник, оказался парнем с большим сердцем. Свое увечье он получил при спасении пожилого человека от воров. Однако, на наш взгляд, башкирское название рассказа наиболее точно передает идею произведения. В рассказе С. Шарипова умело использованы пословицы и поговорки. При переводе башкирского паремиологического фонда переводчик А. Орбелина находит русские эквиваленты, с достаточной точностью передающие их семантику. Например: «Бүкән менән борсаҡ бешмәне» - «Гусь свинье не товарищ»; «Май сүлмәге тышынан билдәле» - «Птицу видно по полёту».
Таким образом, литературный перевод призван показать и открыть все разнообразие авторской речи, богатство мысли и своеобразие его стиля. Исследование переводов произведений известных мастеров слова и их научно-критический и сопоставительный анализ способствуют более глубокому осознанию некоторых сторон оригинала, пониманию культурных ценностей и менталитета народа.
Рецензенты:
Фаткуллина Ф.Г., д.ф.н., профессор, заведующая кафедрой русской и сопоставительной филологии Башкирского государственного университета, г. Уфа;
Ахмадиев Р.Б., д.ф.н., профессор кафедры журналистики, декан факультета башкирской филологии и журналистики Башкирского государственного университета, г. Уфа.
Библиографическая ссылка
Кульсарина И.Г. ПЕРЕВОД КАК ФАКТОР МЕЖКУЛЬТУРНОГО ДИАЛОГА ЛИТЕРАТУР (НА МАТЕРИАЛЕ БАШКИРСКОЙ И РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ХХ ВЕКА) // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 2-1. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=21066 (дата обращения: 20.04.2024).