Итак, методологический кризис в понимании и определении природы экстремизма наглядно представлен в самом праве (юриспруденции), причем даже на уровне базовых определений. Так, первая попытка раскрыть определения «экстремизм» и «терроризм» на международном уровне была предпринята на Шанхайской Конвенции по борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (15.06.2001 г.).
Понятие «экстремизм» в переводе с латинского (extremus) обозначает «крайний». Таким образом, «экстремизм» - это система крайних религиозных, этнических, политических и иных взглядов и связанного с ними поведения, нарушающего принятые в данном социуме уголовные, а также моральные нормы (стандарты).
Экстремистами нередко называли и крупных общественных деятелей, принесших пользу своей стране (например, У. Черчилля), и они, судя по свидетельству биографов, даже гордились этим. Терроризм же - это скорее средство, способствующее реализации экстремистских целей. Само определение «террор» (от лат. «ужас», «страх») понимается как «угроза или использование силы в политических соображениях». И если под экстремизмом понимаются чаще всего некие крайние идеи («Отгородить Кавказ колючей проволокой» - публично высказанные слова крупного политического деятеля в целях мобилизации своего электората), то терроризм необходимо определять как практические действия по реализации крайних идей.
Отечественное законодательство дает определение понятию «экстремистская деятельность (экстремизм)». В ст. 1 Федерального закона 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» приводится толкование определения. Объемная формулировка состоит из 13 пунктов. В них определены действия: по нарушению прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии; по воспрепятствованию законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенные с насилием либо угрозой его применения; по изменению основ конституционного строя и нарушению целостности Российской Федерации.
Определение терроризма содержится в законе о борьбе с терроризмом от 25 июля 1998 г. № 130-ФЗ. Это насилие или угроза его применения в отношении физических лиц или организаций, а также уничтожение (повреждение) или угроза уничтожения (повреждения) имущества и других материальных объектов, создающие опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, осуществляемые в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения, или оказание воздействия на принятие органами власти решений, выгодных террористам, или удовлетворения их неправомерных имущественных и (или) иных интересов; посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, совершенное в целях прекращения его государственной иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность; нападение на представителя иностранного государства или сотрудника международной организации, пользующихся международной защитой, а равно на служебные помещения либо транспортные средства лиц, пользующихся международной защитой, если это деяние совершено в целях провокации войны или осложнения международных отношений.
Чрезвычайная сложность и многообразие проявлений терроризма и экстремизма обуславливают то, что сегодня даже в юридической науке отсутствуют сколь-нибудь однозначная их трактовка и определение. Приведенные выше определения указывают на частое смешивание и необоснованное расширение этих понятий, приводят к необоснованным практическим решениям. Так, на наш взгляд, вряд ли следует серьезно считать террористом или экстремистом нетрезвого водителя транспортного средства, нанесшего (судя по стилистике судебного приговора) «физические и моральные страдания» сразу четырем сотрудникам ГИБДД в силу «внезапно возникшей неприязни».
Возвращаясь к проблематике юридической психологии, необходимо отметить, что отсутствие единообразия в понимании и интерпретации всего, что имеет отношение к экстремизму и его крайне деструктивной форме проявления - терроризму, продиктовано рядом причин. Во-первых, различиями тех сфер деятельности, в которых проводят исследования авторы подходов и теорий: юридическая психология, юридическая педагогика, военная психология, психология правоохранительных органов, клиническая психология и т.д. Во-вторых, авторы являются представителями различных научных школ (отечественных и зарубежных), имеющих собственные оригинальные методологические позиции. В-третьих, исследователи используют различные теории (модальности), уже принятые в международном научном сообществе (психоанализ, бихевиоризм, гештальт-психология и т.д.) при проведении собственных исследований и оформлении их результатов.
Остро стоит вопрос о качестве проведенных исследований и оформившихся на их основании подходов и теорий, учитывая их крайнюю многочисленность.
Так, нельзя не согласиться с А.Г. Караяни, определившим, что при решении многочисленных задач при рассмотрении вопроса о профилактике терроризма «явно не хватает методологической базы» [3].
Не подлежат сомнению и другие выводы исследователя в отношении характеристик состояния изучаемой проблемы. В методической литературе определяется большое количество видов террористических действий, типов личности экстремистов и террористов и преступных террористических групп. Эта ситуация, казалось бы, должна вносить оптимизм. Тем не менее в реальности осуществляется то, что в военной психологии определяют как «сокрытие цели среди множества ложных объектов» [3]. Качество публикаций, таким образом, существенно уступает их количеству.
Также не вызывает сомнений мысль А.Г. Караяни о том, что работы по проблеме терроризма часто принадлежат авторам, никогда не видевшим в жизни террористов, а также следственных и судебных документов по их преступлениям. В этих исследованиях не соблюдаются элементарные требования по репрезентативности выборки и валидности [3].
М.М. Решетников определяет, что существует множество подходов и теорий по проблеме терроризма и экстремизма, но вот прагматически ценного в этом направлении сделано совсем не много. При этом «значительная часть этих теорий разрабатывается на уровне здравого смысла, при этом апеллируя к явлениям, выходящим далеко за рамки обыденной жизни» [5].
В соответствии с вышеуказанным вопросом крайне актуален вопрос типичных методологических недостатков (просчетов) имеющихся исследований. В своих исследованиях А.Г. Караяни приводит подробный анализ таких типичных ошибок в определении методологических основ при исследовании проблем экстремизма и терроризма. Автор прежде всего определяет, что берущееся психологами в качестве основы разработки методологического конструкта юридическое определение терроризма не совсем валидно. С позиций исследователя-психолога эта дефиниция выступает односторонней и необъективной. В ней совершенно упускается социальная составляющая (взаимодействие). Доминирование политической составляющей в определении терроризма также препятствует постижению его глубинной природы.
В указанном содержании понятия не являются системообразующим началом ни мотивы, ни цели, ни последствия, ни специфические средства совершения террористических актов для самих преступников, преступления ввиду их общего многообразия и сложности. Проявляющиеся современные виды террора - экономический и кибертерроризм - выходят за рамки такого явления, как ужас.
Современные исследования зарубежных авторов [12], действительно работавших длительное время с осужденными за террористическую деятельность, раскрывают аспекты их мировоззренческой картины, мотивации к этой деятельности и механизмы принятия соответствующих решений. Разделяя всех осужденных этой категории на социальных и религиозных террористов, авторы определяют, что более опасны те из них, чья мотивация поведения основывается на идеях радикального ислама.
Часть зарубежных исследователей [13] высказывают гипотезу о том, что социальный активизм и его трансформации в суицидальный терроризм - это звенья одной цепи. Авторами также отмечается гипотеза о проявлении «специальных социальных факторов», влияющих на мотивацию преступников.
Отечественные специалисты [5] по этому вопросу определяют, что эти «социальные факторы» всего лишь то, что находится на поверхности. Тем не менее необходимо думать о более значимом, включая происходящие в обществе процессы.
М.М. Решетниковым по вопросу понимания проявлений экстремизма и терроризма предлагается теория социального активизма. По мнению автора, терроризм выступает как крайняя форма социального активизма [5], свойственного преимущественно людям, переживающим кризис переоценки и самоутверждения в сочетании с юношеской агрессивностью, и, возможно, людям зрелого возраста. Возрастная (естественная) агрессивность, не испытывая необходимого противодействия, катализируется агрессией старших.
Далее, по мнению автора теории, в указанной ситуации запускается в действие проявление «родового мифа», сформированного идеей о том, что «моя нация не может быть плохой». Родовой миф проявляет себя, как только возникает какая-либо угроза базовым жизненным потребностям человека, семьи, рода или нации. Жизненные потребности связаны с перманентными жизненными ресурсами: территория обитания, безопасность, питьевая вода, пища, возможность продолжения рода, достоинство, самоуважение, жизненная перспектив и т.д. Исследователь определяет, что проявлению феномена родового мифа способствует защитный механизм проекции агрессии и вины вне себя: в случае значимых неудач (в реализации базовых жизненных потребностей) виновен не я, не моя семья, нация, а другие люди. Виновниками чаще всего выбираются те, кто легко отличается внешне. И правило номер два: есть возможность для наказания этих людей. Вот так, считает исследователь, и проявляется национальная или социальная рознь в виде экстремизма и террористических актов.
М.М. Решетниковым разработан и клинический подход к пониманию экстремизма, прежде всего на почве межнациональных конфликтов [4]. Здесь автор определяет массовые (в рамках какого-либо этноса) паранойяльные проявления в форме мыслей о социальном унижении, несправедливости, преследовании, с выводами о необходимости установления правды и возмездия, вплоть до террора.
Автор определяет, что в случае наличия в анамнезе истории нации (народа) значимой психотравмы, связанной с унижением, через определенное длительное время (десятки либо сотни лет) способны появиться искаженные идеи (или идеи отношения), которые при определенных условиях способны превратиться в убежденность этноса в собственной правоте и даже избранности Богом. Может возникнуть идея о миссии нации в комплексе с идеями о самопожертвовании и отмщении.
З. Фрейд в своих работах [10] отмечал, что при изучении различных аспектов в жизнедеятельности этносов «необходимо брать во внимание такие мотивы, которые направлены на то, чтобы стереть память обо всем, что тяжело для вспоминания национального чувства».
Исследователь вопроса М. Волкан [14] обращает внимание на то, что при рассмотрении массовых (национальных) психотравм и проявлении этнических аффектов особую роль имеют способы их передачи последующим поколениям. В работах Анны Фрейд и Дороти Берлингем [11] определяется, что если в случае бомбардировок городов вражеской авиацией матери не выказывают беспокойства, то и дети не проявляют страха и тревоги. Феномен был определен исследователями как «текучесть психических границ между матерью и ребенком».
Собственно пенитенциарная сторона изучаемого вопроса представлена разработками профессора В.Д. Сочивко и его учеников [1, 6-9]. Достоинством работ представителей этой научной школы является прежде всего валидность исследований, основанная на изучении проблемы посредством работы с существующими реально террористами в местах лишения свободы. В качестве недостатка хотелось бы отметить некоторую односторонность, выражающуюся в использовании в качестве методологических основ только позиции психодинамического подхода (психоанализа).
Примером таких работ является диссертационное исследование Г.И. Белокурова [1], проведенное под научным руководством профессора В.Д. Сочивко. В исследовании автор определяет и решает задачу по выявлению того, «какие психодинамические изменения происходят в личности, ее сознательной и бессознательной сферах, в их единстве и в конечном итоге выступают факторами, способствующими вовлечению в террористическую деятельность» [1].
Тем не менее в рамках проблематики противодействию распространению в исправительных учреждениях экстремизма и в целях проведения корректного и качественного исследования с позиций методологии пенитенциарной психологии необходимо дать собственное (психологическое) определение указанных явлений на основании уже имеющихся юридических определений (категорий, норм и их составов).
В качестве выводов по статье необходимо определить, что проявления экстремистского характера могут быть определены в рамках методологического поля пенитенциарной психологии как деструктивно-агрессивные действия, преследующие политические, националистические и конфессиональные мотивы, а также цель дестабилизации установленных (режимных) социальных отношений и требований в пенитенциарной среде. Основным вопросом для любого полинационального и многоконфессионального социума людей является здесь то, куда, как, кем и каким образом направляется и контролируется нормальная социальная активность (в том числе - оппозиционного характера) и нормальная (не деструктивная) социальная агрессивность.
Рецензенты:
Дворянсков И.В., д.ю.н., доцент, главный научный сотрудник ФКУ НИИ ФСИН России, г. Москва;
Оганесян С.С., д.п.н., профессор, главный научный сотрудник ФКУ НИИ ФСИН России, г. Москва.
Библиографическая ссылка
Казберов П.Н., Казберов П.Н., Новиков А.В. СОСТОЯНИЕ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО ОБОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ РАБОТЫ ПО ПРОТИВОДЕЙСТВИЮ РАСПРОСТРАНЕНИЮ ЭКСТРЕМИЗМА СРЕДИ ОСУЖДЕННЫХ В ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 2-1. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=21328 (дата обращения: 20.04.2024).