Сетевое издание
Современные проблемы науки и образования
ISSN 2070-7428
"Перечень" ВАК
ИФ РИНЦ = 1,006

МЕТА-КОММУНИКАТИВНЫЕ И МЕТА-АДРЕСАТНЫЕ ХОДЫ В КОНФЛИКТНОМ МЕЖЛИЧНОСТНОМ ОБЩЕНИИ: НАПРАВЛЕННОСТЬ И АДРЕСОВАННОСТЬ РЕЧИ (НА МАТЕРИАЛЕ АНАЛИЗА ФРАГМЕНТА ЛИТЕРАТУРНОГО СЦЕНАРИЯ Ю.М. НАГИБИНА «СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ СЕДЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВОЛОСЫ»)

Богатырёва О.П. 1 Мурашкина Э.В. 1 Тихомирова А.В. 2
1 ФГБОУ ВО «Тверской государственный университет»
2 Институт педагогического образования, Тихомирова А.В. ФГБОУ ВО «Тверской государственный университет»
В наиболее общем приближении направленность сообщения / послания наконкретного реципиента определяется как явление внутри категории адресованности текста / высказывания. Вектор индивидуальной или групповой направленности разрабатывается уже внутри класса «посвященных / избранных», внутри более широкой категории (общего класса) адресованности. Однако в конфликтном межличностном общении, в частности, в деструктивном диалоге-разногласии выявляется инверсия означенной схемы – парадоксальная перестановка в иерархии отношений «адресованность – направленность». В риторической конструкции говорящего с упреком сообщение направлено непосредственно на собеседника, но при этом риторически адресовано качественно иному реципиенту. Анализ диалога-разногласия позволяет выявить правило точногосоответствия образа адресата жанру общения (e.g. конформиста в диалоге с давлением / оппонента в диалоге-споре) в качестве ключевой пресуппозиции конструктивного межличностного речевого взаимодействия.
менасив.
упрек
топика конфликтного общения
культура общения
мета-адресатная функция
адресованность и направленность текста
терминальное рассогласование в диалоге
речевая агрессия
1.Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. – М.: Наука, 1981. – С. 15-46.
2.Арутюнова Н. Д. Фактор адресата / Н. Д. Арутюнова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – М., 1981. – Т. 40, № 4. – С. 356-367.
3.Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика: Пер. с фр. / Сост., общ.ред. и вступ. ст. Г. К. Косикова.– М.: Прогресс, 1989. – С.413-423.
4.Барт Р. S/Z / Пер. с фр. Г.К. Косикова и В.П. Мурат; пол ред. Г.К. Косикова. – 3-е изд. – М.: Академический проект, 2009. – 373 с.
5.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – 2-е изд. – М.: Искусство, 1986. – 445с.
6.Богатырёв А.А. О полилогичности диалога в свете его философского толкования в ХХ веке // Вестник Северо-Кавказского Гуманитарного института». Научно-практический журнал. – 2012. №1(1). – С. 93-103.
7.Богатырёв А.А. Схема интендирования тревожной тональности в беллетристическом тексте // Стил (Международный научный журнал). – Бањалука – Београд, 2009. – С. 167-176. – [Текст]. – Режим доступа: http://www.rastko.rs/filologija/stil/2009/16Bogatirjev.pdf
8.Богатырёв А.А. Элементы неявногосмыслообразования в художественном тексте. – Тверь: ТвГУ, 1998. – 101с.
9.Богатырёва О.П. Функционально-семантическая характеристика учебного языкового текста: на материале английского языка: Автореферат дис. …канд.филол.наук: 10.02.04 – германские языки. – Тверь, 2006. – 20 c. URL: http://eprints.tversu.ru/1784/1/01147.pdf
10.Богатырёва О.П., Тихомирова А.В. Адресатоцентризм современного лингводидактического текстообразования и коммуникабельность учебного текста // Непрерывное педагогическое образование.ru. – 2013. – № 3. – С. 138.
11.Богин Г.И. Субстанциальная сторона понимания текста: Учебное пособие. – Тверь, 1993. – 137 с.
12.Воробьева О.П. Лингвистические аспекты адресованности художественного текста (одноязычная и межъязыковая коммуникация):Дис. ... д-ра филол. наук : 10.02.19. – М., 1993. – 382с.
13.Григорьева В.С. Дискурс как элемент коммуникативного процесса: прагмалингвистический и когнитивный аспекты: монография / В.С. Григорьева. – Тамбов: Изд-во Тамб. гос. техн. ун-та, 2007. – 288 с.
14.Гришина Н.В. Психология конфликта. 2-е изд. – СПб.: Питер, 2008. – 544 с:
15.Купина H.A., Енина Л.В. Три ступени речевой агрессии // Речевая агрессия и гуманизация общения в СМИ. – Екатеринбург: УрГУ, 1997. – С. 26-38.
16.Мурашкина Э.В., Безроднова И.А. Риторическая и интерпретационная разработка образов прямого и косвенного адресата комплимента в полилоге (на материале анализа полилога персонажей в тексте о. Форш «Михайловский замок») // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 2;URL: www.science-education.ru/129-22148
17.Нагибин Ю.М. Срочно требуются седые человеческие волосы. Литературный сценарий (второй вариант). – [Текст.] –URL: http://modernlib.ru/
18.Погребисская А.Л. Коммуникативно-содержательная характеристика диалогических реплик обвинения в британской языковой культуре: автореф. … канд. филол. наук: 10.02.04 германские языки. – Тверь, 2006. – 19с.
19.Романов А.А. Коммуникативное рассогласование как разновидность прагматического непонимания в диалоге // Понимание и рефлексия. Материалы 1 и 2 Тверских герменевтических конференций ч.1. – Тверь, 1992. С. 44-48.
20.Романов А.А. Прагматограмма как форма реализации иллокутивных знаний в диалогическом тексте // Когнитивная и коммуникативная структура текста. Функциональный анализ. – Днепропетровск, 1991. С. 39-40.
21.СелівановаО. О. Сучасналінгвістика: термінологічнаенциклопедія/ О. О. Селіванова. – Полтава: Довкілля-К, 2006. – 716 с.
22. Сусов Иван Павлович. Лингвистическая прагматика. – М.: «Восток – Запад», 2006. – 200 с. 23.Тихомирова А.В., Петрушко И.А., Богатырева О.П. Комплимент, «некомплимент» и образ адресата в диалоге // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – №2; URL: www.science-education.ru/129-21882.
23.Филимонова Е.А. Прототипическая картина класса комиссивов: На материале английского и русского языков: диссертация ... кандидата филологических наук: 10.02.20. – Уфа, 2003. – 203 с.
24.Geißner, H. Sprechwissenschaft: Theorie der műndlichenKommunikation / H. Geissner. – Königsten, 1981. – 235 S.
25.Krauss, Robert M. and EzequielMorsella. Communication and Conflict //The Handbook of Conflict Resolution: Theory and Practice. / Deutsch, Morton and Peter T. Coleman, eds. San Francisco: Jossey-Bass P, 2000. – pp. 131-143.
26.Tikhomirova A.V., Bogatyreva O.P., Bogatyrev A.A. Emotionally aggressive and ‘vulnerative’ text rhetorics uncovered in the light of interpretative expertology // Australian science review (Adelaide University Press, 2014). – №2 (6), july-december, 2014. – vol. 3. – pp. 572-589.
27.Wilmot, W. W., &Hocker, J. Interpersonal conflict (8th ed.). NewYork: McGraw-Hill, 2011. – 362 p.

Антропоцентрический подход в изучении межличностного общения диктует внимательное отношение к коммуникантам как источникам коммуникативной ситуации, продуцентам и участникам события общения (текста) как субъектам общения, управляющим его развертыванием и протеканием и как экспертам, определяющим его качество. При этом одной из существенных черт диалогического текста является формирование, конструирование, трансформация и даже уничтожение (сведение к абсурду, «неантизация» и т.д.) образов общающихся людей и самого события коммуникации. Высказанная ранее в ряде лингвометодических работ [10 etc.], посвященных выделению критериев оценки уровней сформированности коммуникативной компетенции языковой личности,гипотеза о высоком профиле выдвижения контролирующей образ общения мета-коммуникативной и образ адресата сообщения - мета-адресатной функций в общении может быть также осмыслена в жанровом ракурсеконфликтного диалогического общения, в том числе в модусе ведущего к разрыву в общениитерминального коммуникативного рассогласования.

Философское, стратегическое понимание термина «диалог» [e.g. 5, c. 391 etc.; 14,c. 226;6, c. 101etc.], также как и определенные элементы его психологического содержания (установка на открытость, равноправие, уважение к собеседнику, непринужденная готовность к взаимодействию, поиску и нахождению приемлемого для всех сценария и т.д.) в означенных условиях отслаиваются от узкого, формального понимания диалога как «чистого обмена репликовыми шагами» [19, с. 48] в контексте межличностного коммуникативного взаимодействия.

В основу понятия конфликтного общения может быть положено понятие конфликтогенной ситуации и конфликтной коммуникативной / речевой стратегии говорящего. Ситуация общения есть имманентная экзистенциалия межличностного диалога. Участники разговора и формируют ситуацию и событие общения, и управляют ситуацией общения и векторами ее развития, и сами выступают органичной частью и динамической силой в коммуникативной ситуации. Понятие ситуации - целостное понятие. Именно поэтому одним из ключевых определений понимания текста выступает определение его как «ситуативации» [9, c. 6], т.е. как восстановления ситуации смыслопостроения в коммуникации. Человек, его опыт и «мир прожитого», межличностная дистанция между беседующими, коммуникативное событие (текст, сообщение), его буквальное содержание и содержащееся в нем послание, ценностные горизонты интерпретации, фрейм и сценарий общения - все эти элементы стягивают в себя развитие коммуникативной ситуации в целом. Одной из ключевых точек стяжения и перевыражения всех элементов коммуникативной ситуации выступает диалектический образ слушающего как адресата и как реципиента (актуального получателя) сообщения.

Парадокс адресата в коммуникативной ситуации заключается в том, что адресат в ней выступает и элементом, и условием, и средством, и источником, и целью коммуникации.

Явным или неявным планом общения может выступать мета-коммуникативная информация (информация о специфике и качестве протекания коммуникативного события). Последняя может быть представлена имплицитно (с расчетом на проницательного реципиента, особенно в случаях, когда оба собеседника принадлежат одной интерпретационной культуре и эта культура высоко-контекстная, например - русская). Мета-коммуникативная информация может быть представлена эксплицитно,  когдаговорящий вводит (поясняющий, критический или корректирующий тему, жанр, характер протекания беседы) комментарий по поводу ситуации, целей, ценностей, стиля, характера / образа собеседников, их отношений между собой и/или с другими лицами. В таком случае можно утверждать о текстовом событии высказанной мета-коммуникативной рефлексии. Заметим также, что функция рефлексии и коррекции интерпретации отвечает одному из пяти выделяемых Г. Гейснером основных классов диалога (наряду с фатическим, риторическим, эстетическим, терапевтическим) [25].Управление процессом общения затрагивает дейктический компонент организации речевой интеракции. Как отмечает В.С. Григорьева, вопросы мены коммуникативных ролей, акты коррекции / редактирования высказываемого / сказанного, понимания / понятого отвечают метакоммуникативному началу в сфере дейксиса дискурса, разговора [13].

В конфликтном общении (осуществляемые при других условиях по умолчанию) процедурные моменты согласованного диалога нередко дают сбой. При этом характер корректировки коммуникативных действий не всегда носит взаимно приемлемый характер для оппонентов. Разрыв в коммуникации и прекращение попыток организации согласованного диалогического взаимодействия могут быть связаны с выдвижением говорящими (взаимных) претензий к участникам общения. В рассматриваемом приближении понятие коммуникативного конфликтабудет заключать в себе не всякое рассогласование в общении, а такое, которое ведет к формированию и удержанию деструктивной (неантизирующей) позиции по отношению к партнеру по общению, а также и по отношению к событию и возможному содержанию и смыслам общения.

Разумеется, и диалогический текст как событие коммуникации, и образ адресата в тексте представляют собой взаимосвязанные и теснейшим образом взаимодействующие целостности. Артикулированное в речи занятие говорящимкритической мета-позиции по отношению к событию общения и к адресату речи всегда характеризуется событийностью, долей вынужденности, волюнтативностью, обусловленностью решением важных риторических и герменевтических задач- таких, как воздействия на эмоциональную и рациональную сферу реципиента и как задачи понимания и интерпретации.

В настоящей статье мы намерены рассмотреть означенные выше две функции речи (мета-коммуникативную и мета-адресатную) в их взаимосвязи в жанровом контексте конфликтного речевого взаимодействия коммуникантов на материале деструктивного диалогического речевого взаимодействия. Исходнаягипотезав общем виде заключается в интенсифицированностии напряженности темы и образа адресата в конфликтном дискурсе, выраженной как средствами имплицитной, так и эксплицитной номинации. При этомтема инвективы специально в данной статье не рассматривается. Авторы ограничиваются рассмотрением инвариантного принципа критики образа адресата в диалоге-разногласии в модусе терминального рассогласования (т.е. разрыва коммуникации).

Подчеркнем, что в первом приближении термин «адресат» выступает здесь как наиболее общий термин, соответствующий некоторому модельному представлению конкретного (или даже неконкретного) лица, отвечающего функции (социальной) сознательной направленности высказывания [cf. 2, с. 358]. Один из частных аспектов гипотезы составляет функция (в расширенном приближении - идея)дезавуирования адресата высказывания, партнера по общению в деструктивном диалоге-разногласии. Под «дезавуированием»здесь понимается высказанный в той или иной форме отказ в признании приемлемости / адекватности коммуникативных и личностных диспозиций и статусно-ролевого поведения адресата в ситуации общения. Дезавуирование не тождественно диффамации как риторической установке на нанесение максимального урона имиджу собеседника.

Еще однагрань общей гипотезы заключается в идее расщепленияобраза и понятия адресата(на понятия подлинного и неподлинного, достойного и недостойного, желаемого/ идеального и реального / несовершенного / нежелательного / неадекватного и неприемлемого адресатов) как мнимого или реального источника борьбы внутренних и внешних противоположностей в условиях конфликтного дискурса. Этой идее сопутствует интуиция о том, что понятие адресата всегда соответствует классу тех, к кому адресована речь (широкому или предельно узкому до единицы, полному или пустому), а понятие реципиента- индивиду, который не непременно должен вписываться в класс адресатов. В наиболее общем приближении выделяемая нами «направленность» сообщения / послания определяется как явление внутри категорииадресованноститекста / высказывания [cf. 12]. Уточняя предиспозиции общения, говорящий выделяет коллектив, класс, характер, интерпретационные диспозиции и возможности оптимальных адресатов сообщения, а затем управляет общением таким образом, чтобы форма, структура, объем плана содержанияи смыслов плана послания соответствовали рецепции конкретного адресата. Вектор индивидуальной или групповой направленности разрабатывается уже внутри класса «посвященных», т.е. внутри более широкой категории адресованности.

Методологической основой исследования коммуникативного события конфликтного диалога-разногласия в модусе терминального рассогласования выступает опора на достижения и понятийно-терминологический аппарат современной лингвистической прагматики и лингводидактики, типологию коммуникативных / речевых актов, понятие прагматограммы, функционально-семантический анализ дискурса, анализ ситуации / кейса, использование элементовинтерпретативной стилистики и филологической герменевтики.

Объектом исследования выступает конфликтный межличностный диалог-разногласие в модусе терминального (окончательного)рассогласования. Материалом исследования и описания послужил один из наиболее драматичных эпизодов общения супругов в повести Ю.М. Нагибина «Срочно требуются седые человеческие волосы» (Литературный сценарий.Второй вариант[1][17]). Рассматривается первый эпизод коммуникации двух литературных персонажей - главного героя повести (Гущина)и его супруги (Марьи Васильевны). Герой повествования возвращается из командировки, в которой встретил новую, молодую любовь. В описываемый в тексте момент он внутренне не готов к общению с семьей и нуждается в уединении для того, чтобы разобраться в собственных чувствах.

Текстовый фрагмент 1.[17].

«...Гущин вернулся домой. Бросил портфель на диван, снял пиджак и кинул туда же.

Вошла Марья Васильевна.

(1.1.) -Ты дома?- вяло улыбнулся Гущин.

(1.2.) -Откуда эта новая неприятная манера - удивляться тому, что я дома? Что ты хочешь этим сказать?

(1.3.) -Ей-Богу, ничего!- искренне ответил Гущин.

(1.4.) -Тебе хочется, чтоб я ушла?

(1.4.1.) Гущин неопределенно пожал плечами. 

(1.5.) Марья Васильевна подошла, взяла за подбородок, повернула к себе его лицо. - А ну, признавайся, что натворил?

(1.6.) - О чем ты?..

(1.7.1.) -Старого воробья на мякине не проведешь, - сказала она озабоченно. (1.7.2.) и с проницательностью грешного человека добавила- Ты влюбился?

(1.8.) Гущин освободил подбородок и направился к книжной полке. 

(1.9.) - Похоже на меня,- бросил устало.

(1.10.) -Не лги, не лги, у тебя не получается! - с тем же странным торжеством продолжала она. -Ты вернулся другим из Ленинграда. Я сразу это почувствовала.

(1.11.) - Да, -криво и принужденно усмехнулся Гущин.- Я бросил пить и начал одеваться».

Гущин нерасположен к общению, закрыт, он исходит из позиционирования своей собеседницы как чужого, внешнего, незваного визитера. Говорящий(супруга Гущина) настоятельно требует равного доступа к информации о происходящих в душе Гущина событиях и переживаниях, стремится «отформатировать» слушателя под себя, претендует на коммуникативное лидерство,проявляет стратегии доминирования, демонстрационность, утверждает свое право на давление и даже стигматизацию собеседника.Гущин не готов и не расположен воспринять ее готовность (принуждающую «открытость») к принятию новой информации как стимульную для разговора, который обещает быть неприятным. Он избирает стратегию уклоненияили «ухода» от прямого конфликтного столкновения [cf. 14, с. 226]. Собеседница избирает коммуникативную стратегию «борьбы» в модусе доминирования [ibidem, c. 236]. Импликативные ироничные речевые шаги Гущина (он косвенно подчеркивает, что не понимает и не принимает тему разговора) контрастируют с экспликативными коммуникативными и мета-коммуникативными речевыми ходами его супруги. Отметим в этой связи использование супругой коммуникативных ролевых масок следователя, дознавателя, прокурора и даже квинтэссенции житейской мудрости и некого подобия высшего разума («старого воробья не проведешь!», 1.7.1.). Сообразно означенным ролевым маскам (и по закону гармонии образов адресата и адресанта) Гущину имплицитно делегируются роли преследуемого, подозреваемого, допрашиваемого, обвиняемого. Гущин в свою очередь, будучи недоволен навязываемым ему репертуаром ролей, выбирает коммуникативную стратегию эскапады - от отрицания повода к столкновению до отрицания собеседника как достойного кодекса взаимного доверия с его стороны. Динамика образов адресата и адресанта сообщения / послания выступает герменевтической и риторической опорой в анализе и прогнозировании коммуникативного взаимодействия.

В диалоге разворачивается ролевая игра в следователя и подозреваемого, прокурора и обвиняемого, преследователя и преследуемого. Супруга пытается преодолеть сопротивление Гущина, прибегает к критике его речевого поведения, исходя из критической мета-коммуникативной/ мета-дискурсивной позиции («Не  лги, не лги, у тебя не получается!» 1.10).В ответ Гущин прибегает к иронии(если позволительно выразиться красиво, к «дымовой шашке иронии»)как средству демонстрации своего неприятия темы и самого факта разговора, установки на уклонение от экспликации событий его душевной жизни перед собеседником. Риторическим приемом здесь выступает диссоциациясебя с иронично конструированным образом влюбленного (1.11.) Таким способом здесь пресекается образотворческая инициатива собеседницы.

Существенным компонентом языковой игры «семейный конфликт» выступает диалектика адресованности и направленности сообщения. Участники нелицеприятного диалогаутрируют образ собеседника, но в то же время отмечают пустую, неработающую адресованность своих слов, мыслей и чувств, «некоммуницируемость смыслов».

Текстовый фрагмент2.[17].

«- Да, -криво и принужденно усмехнулся Гущин. - Я бросил пить и начал одеваться.

(2.1.) - Не-ет, не притворяйся! Хочешь, я скажу тебе, что с тобой сталось?.. Ты не вернулся из Ленинграда!

(2.2.) Гущин вздохнул, пораженный ее угадкой. 

(2.3.) - Не хватало еще, чтобы ты начала ревновать меня. Видимо, мне суждено пройти все круги семейного ада.

(2.4.) - Да уж, рая не жди! - зловеще усмехнулась Марья Васильевна.

(2.5.) -Ты вечером пойдешь куда-нибудь?  

(2.6.) - Нет! Я же говорю: рая не жди. Ты мне очень интересен в роли влюбленного».

Схема развития (прагматограмма) конфликтного взаимодействия реализуется в выдвижении (взаимных) претензий и обвинений, пренебрежении механизмами«взаимного погашения» и прощения. Супруга в роли каузатора разговора не признает за собеседником право на альтернативную перспективу осмысления ситуации, не совпадающую с ее собственной позицией человека обиженного. (Здесь нарушается четвертый принцип погашения конфликта - «принимайте во внимание горизонт смыслов собеседника» [26, p.141]).

Динамика развития диалога-разногласия включает в себя (a) заякоривание элементов конфликтной ситуации (1.2.), (b) разработку их в контексте обвинения в преступлениях против личности, верности и социального института брака (1.5; 1.10; 2.1.), (c) выдвижение встречных претензий путемдезавуирования собеседника (2.3.), (d) «объективацию» собеседника (1.4.; 1.7.2.; 1.10; 2.1.; 2.6.) и (e) прямое давление (1.7; 1.10; 2.1.; 2.4.), (f)противостоящую (c) и (d) диссоциацию (1.11.) и попытки отклонить приглашение к разговору (2.3.).Спорный в житейском приближении вопрос о том, кто собственно выступает инициатором конфликта, в лингвистическом приближении решается в пользу коммуникативных / речевых инициатив конфликтогенного характера. В рассматриваемом случае в коммуникативной инициативе супруги (1.2.) соединяются два коммуникативного жанра - обвинение и собственно вызов («Что ты этим хочешь сказать?») и тримета-плана (мета-коммуникативный «хочешь сказать», мета-когнитивный «что сказать» и апеллирующий к воле мета-адресатный, отвечающий за личностные смыслы собеседника).

В общении участников семейной сцены выдвигается установка на высказывание рефлексий в виде экспликативныхмета-коммуникативных/мета-текстовых ходов. Супруга категоризует образ Гущина как неприемлемый для себя образ влюбленного в другую женщину, и в этой связи выстраивает образ собеседника какнесколько нелепого и смешного человека. Гущин в ответ категоризует коммуникативное поведение супруги как некрасивую и поэтому неуместнуюдемонстрацию ревности. Гущин предпринимает ряд настойчивых попыток уклониться от вызова жены на прямой разговор, но когда становится очевидным его неизбежность, выходит в мета-коммуникативную позицию («Не хватало еще...», 2.3.), высказывая негативную оценку и неприятие самого предлагаемого жанра и тонаобщения. На экспликацию образа себя как адресата Гущин отвечает экспликацией инициируемого собеседникомжанра общения. При этом экспликация образа собеседника как неприемлемого и неприятного имеет место в речевых инициативахобоих собеседников. Но и сама экспликация переживается как агрессивный (неделикатный) и обоюдно вульнеративный (ранящий собеседника [27]) коммуникативный ход. В дискурсе давлениямета-коммуникативныеэкспликативы(«Я же говорю», 2.6.) сопровождают иносказательные угрозы. Здесь же проявляется состязание собеседников за право коммуникативного лидера на загадочность, не признаваемоезасобеседником(как низшим).Одновременно в дискурсе супруги наблюдается «инсистивный», т.е. настоятельный повтор менасивных (т.е. содержащих признаки угрозы) обещаний-комиссивов.Комиссивывыражают обещания и другие взятые на себя обязательства (ср. обязательство одной из сторон при заключении договора и т.п.). Как справедливо отмечает Е.А. Филимонова, иллокутивный тип «угроза» [24, с.117 etc.] также входит в семантическое поле класса комиссивов [cf. 22, с. 88].

Попытки уклонения Гущина от разговора вызывают со стороны инициатора конфликтного диалога инсистивные (демонстрирующие речевую тактику настаивания на семантическом уровне), а также итеративные (на уровне формы) реплики («Не лги, не лги...», 1.10.).

Драматическая черта конфликтного общения представлена в нечуткости собеседников к задаваемым и повторяемым вопросам, к личностным предиспозициям собеседников. Гущина волнует возможность побыть одному. Супруга Гущина это хорошо понимает, но при этом не намерена считаться с его ожиданиями. Она требует от него рассказа о сложившемся статусе quoв их отношениях. Гущин также понимает запрос и также всемерно игнорирует вызов на откровенность. Нечуткость, глухость, неуслышанность в данном случае соответствуют нише смыслов-восприятий и смыслов-отношений в типологии текстовых смыслов А.А. Богатырёва [8, c. 21]. Усматриваемые в возможном мире читательской рецепции текста смыслы-отношения противопоставляются смыслам-действиям и смыслам ценностям [ibid.].

Целесообразность мета-коммуникации и мета-адресации в диалоге-разногласии в целом определяется необходимостью объяснения расхождения или нетождественности позиций.

Супруга строит речь на основе выдвижения партикулярных / семейных ценностей и соответствующих им смыслов-действий, смыслов-оценок и смыслов-отношений, Гущин опирается на универсализируемыесмыслы-ценности индивида. В герменевтической перспективе на первый план выходит объяснение несовместимости характера коммуниканта с пониманием («помещением», «вмещением») смыслов общения.

С опорой на риторические тактики имплицитной и эксплицитной адресации и мета-адресации конфликт между говорящими переводится в плоскость конфликта внутри человека, конфликта, связанного с выбором лица, имиджа и соответствующего набора интерпретационных установок. Как следствие, понятие понимания и понятие готовности понимать обретают в диалоге особый вектор динамики, связанный с диалектикой образа адресата в межличностном общении. Изначальная конфликтность общения как мета-смысл (смысл многих подчиненных смыслов) события общения раскрывается здесь через метафору неуслышанности / глухости, разговора с глухим, слабослышащим или не слушающим собеседником, но достигает совершенства и завершенности в форме полемического приема «ты не тот, за кого себя выдаешь» (cf. 3.3. - 3.7.). Персонализованные(в рамках художественного приема остранения) образы смыслов-ценностей представлены в заключительном блоке конфликтного диалога персонажей.

Мета-адресатныериторические ходы как основа терминального рассогласования конфликтного диалога

Текстовый фрагмент 3.

(3.1.) -Ты зря стараешься, - тяжело сказал Гущин, - не все в мире поддается опошлению.

(3.2.) -Ага!.. Признался!.. Ну, давай дальше. Чего ж ты?

(3.3.) -Слушай, я давно хотел тебя спросить: куда девалась Чистопрудная девчонка с огромными чистыми глазами?

(3.4.) -Какая девчонка? - удивилась Марья Васильевна.

(3.5.) -Видишь, ты даже не помнишь ее. А мое несчастье в том, что я слишком  долго ее помнил. Быть может, и сейчас еще помню, правда, лишь когда тебя нет рядом. А вот сейчас мне не верится, что она когда-то была... Неужели человек сбрасывает образ своей юности, как змея кожу, и ничего не уносит в последующую жизнь?

(3.6.) -Как это похоже на тебя: жестокость, холодность и высокопарность!.. Ответ в тебе самом - куда девался молодой, смелый летчик... простой, доверчивый, искренний и главное - смелый, смелый! Он тоже умер?

(3.7.) - Да, - побледнев, сказал Гущин, - это ты его убила...[17].

Супруга Гущина реализует риторическую стратегию второй и третьей фазы речевой агрессии, связанную с установкой на предельную объективацию собеседника, превращение его из равноправного субъекта диалога в беззащитный и безвольный объект речевого воздействия. Она прибегает к эскплицирующей характеристике удобной коммуникативной личности оппонента, затем переходит к экспликации явного несоответствия коммуникативных проявлений предполагаемому внутреннему содержанию его личности. Саркастическая фраза «смелый летчик» здесь выступает скорее как словесный стимул к смене фрейма, роли, коммуникативного поведения, чем иронический комплимент [cf.23]. Гущин поражен. Исходные предпосылки мнимого образа партнеров по общению (исходные образы и я-концепции) рассыпались. Оба потерпели поражение. Достигнута точка терминального рассогласования диалога - образы адресатов как основание для ведения беседы уничтожены. Продолжение беседы невозможно ни одним из собеседников. Как можно было заметить, говорящие признают фантомную адресованность своих высказываний, мыслей и чувств, адресованностьпустому классу адресатов. Эта адресованность автоматичная, иллюзорная. Она подобна явлению фантомных болей в ампутированном органе, боль и горечь расставания с которым просыпается вновь. Несмотря на то обстоятельство, что повествователь предоставляет текстовые основания, чтобы читатель мог судить о коммуникативной личности супруги Гущина как об агрессивной, склонной к доминированию и т.д., мы должны отметить вульнеративную[cf.27] установку и в речи героя, нацеленную на то, чтобы причинить собеседнице боль (cf. 3.5.).

Интрузивное вмешательство говорящего в дела и труд души другого методологически (не непременно этически) оправдано апелляцией к адресату в адресате. Ведь снятие упрощений в представлении об адресате предполагает учет диалога другого / адресата с самим собой [6]. Этот непрекращающийся диалог человека с самим собой «включает в себя обозначенные в сознании нетождественные жизненные позиции по отношению к миру и месту человека в нем; он также включает момент конфронтации, состязания и даже суда над побежденным» [6, с. 98]. При этом последовательно адресатоцентричный подход к художественному тексту требует внесения в рамкирассмотрения (дополнительного) плана особого рода адресата- читателя, способного одержать победу там, где герой терпит поражение. Здесь актуализуется эстетическая идея катарсиса как очищения через переживание боли и страха за человека. Художественная сторона представленного в тексте сценария общения связана с интенсификацией рефлексии аксиологического компонента в «онтологической конструкции индивида» [cf. 11, с.10, 27], открытой самопониманию и именуемой в идеалистическом дискурсе душой человека. Искусство вырывает читателя из суетного бега повседневности, дезавтоматизирует его состояние, деобъективирует его существо, призывает к очищению души, переоценке ценностей. Искусство вырывает человека из плена обусловленности обстоятельствами,приносит надежду на спасение главного в человеке: «Упрощение имеет место всякий раз, когда личность берется как устоявшаяся, застывшая в некотором статическом состоянии монада, тогда как душа живого человека выступает полем противоборства ряда различных культур. Диалог с самим собой разным не только возможен, он актуален»[6, c. 98].

Топическая схема диалога-разногласия в модусе терминального рассогласования

Коммуникативное событие конфликтного общения здесь может быть определено в традиции Вильмонта и Хокера как событие ощутимого межличностного противоборства на основе выясненных непримиримых различий в убеждениях, ценностях, целях либо (что в данном коммуникативном контексте не менее ценно) в стремлении к уважению, контролю и участию в управлении ситуацией [cf. 28, p. 11]. Одним из традиционных средств анализа смысла текста, известных уже в традиционной риторике и поэтике античности выступает топика, направленная на выявление в тексте устойчивых инвариантных элементов содержательно-тематического характера, скреп слога и смыслов [cf. 1,с. 38-39].При опоре на приведенный текстовый материал мы выделили четыре топоса, категоризующие, организующие, соединяющие и интенсифицирующие в поле читательского восприятия прямо и косвенно номинированные смыслы текста / текстового эпизода конфликтного диалога-разногласия в модусе терминального рассогласования.

1) Топос власти (или скорее, топос властных притязаний) в настоящем случае отмечен такими маркерами, как монополизация права на иронию, оправдание; демонстрационность; доминирование; фокус эмпатииисключительно на собственных переживаниях говорящего; разговор о себе в третьем лице (1.7.1.); подавление готовности собеседника к управлению диалогом, сопротивлению, к самостоятельному волеизъявлению(1.5.; 2.1.; 2.4.;2.6.).

(2) Топос давления, насилиянад собеседникомвключает в себя коммуникативные акты угрозы (менасивы)эксплицитное шаржирование /окарикатуривание образа собеседника; выдвижение делигируемого / контингентного (выявляемого)мета-смысла «ты должен меня бояться. Потому что ты виноват передо мною», а такжеконтингентногомета-смысла«тебе должно быть стыдно и очень страшно».Контингентными смыслами мы, вслед за исследователем[cf. 7, с. 172], называем такие, которые усматриваются читателем «гармоническим образом», при опоре на средства косвенной номинации и углубленное понимание транслируемой коммуникативной ситуации текста.

(3) Топос свободы и разномыслия, плюрализма пониманий включает в себя, наряду с прочими риторическими маркерами, выходы в мета-коммуникативную позицию, в критику жанров и образов субъектов коммуникации, попытки изменения темы разговора. Подчеркнем, что означенные средства и способы организации и реорганизации диалога интенсивно используются обеими сторонами в конфликтном диалоге-разногласии. 

(4) Топосконфликта пониманий, противоборства, сопротивления давлениювключает в данном случае риторические тактики защиты своего мира интимных переживаний и смыслов. Гущин четырежды пытается уклониться от скандала, прибегает к защите / маскировке иронией. На пятый раз он прямо высказывает свое нежелание участвовать в коммуникации определенного жанра. Наконец, Гущин прибегает к мета-адресации в отношении собеседницы как эффективному способу прекратить общение (3.3.). Последнюю точку в его риторической программе ставит полное уничтожение коммуникативных предпосылок диалога в лице соответствующих образов адресантов и адресатов (3.3.; 3.7.).

В рассмотренном диалоге-разногласии противостоят и сталкиваются,с одной стороны, оказывающая (рассчитанное на ожидании проявлений конформизма) давление власть институциональных и партикулярных ценностей и правил, с другой - идущая на конфликт и оказывающая сопротивление монистической интерпретации принуждающих связей универсалистская свобода индивида. Несовместимостью позицийобусловливаетсянесовместимость жанровобщения. Во всех означенных топосах преломляется подлежащий / противящийся объективации образ адресата речи. В окрестностях первых двух топосов межличностного взаимодействия направленность речивытесняет адресованность, немыслимую вне диалогических отношений. Напротив, в светеинтерпретационных установок последних двух топосовобраз собеседника эмансипируется от системы принуждающих внешних связей, утверждается в качестве автономногосубъекта общения, наделенного правом предлагать и ограничивать круг тем, жанр и тон общения, выбирать собеседника, строить общение на основе межличностного диалога или прерывать его.

Три витка агрессии в достижении терминального рассогласования диалога

Если принять во внимание также выделение авторами Н.А. Купиной и Л.В. Енинойтрех ступеней речевой агрессии, то можно отметить в настоящем случае высокий профиль первой, базовой ступени, обусловленной «констатацией факта социального неблагополучия», а также и второй, определяемой как выдвижение предупреждения / угрозы в адрес мыслимого виновника оного[15, c. 27]. Что же касается третьей, предельной ступени речевой агрессии, то здесь имеет место мета-адресатная инверсия таких стандартных проявлений высшей формы речевой агрессии, как «прямой выпад, призыв к ликвидации, разрушению, уничтожению» [ibid.]. В словах супругов звучит призыв к восстановлению и сохранению образа идеального адресата (инвективы излишни). Однако в полной мере это сохранение и восстановление одного возможно только при сохранении и восстановлении всех необходимых качеств ценного другого. Прямые и косвенные взаимные упреки и обвинения не уничтожают сакраментального образа идеального собеседника в супруге, святости значимого другого. Неготовность сделать шаг навстречу порождает столкновение супругов на фоне более глубокого межличностного конфликта. И этот конфликт обусловлен чувством утраты идентичности идеального адресата/ собеседника. Разумеется, в данном случае на материале художественного текста анализировался образец высокой поэзии (по контрасту с рутинныминвективнымсловесным аккомпанементом эпизода типичной семейной сцены), однако на уровне анализа глубинного семантического инвариантадеконструкция образа собеседника входит в риторическую программу терминального (т.е. ведущего к разрыву в коммуникации) рассогласования в диалоге.

Два человека вступили в коммуникацию, но так и не «встретились» в ней. Как можно видеть из наблюдений над фрагментом (3), мета-конфликтная и мета-адресатная риторическая тактика «я не с вами разговариваю» / «вы (недостаточно культурны / искренни / интеллигентны etc.) и поэтому недостойны быть моим собеседником» и даже иллокутивноесамоубийство «вы уничтожили вашего собеседника» используется обеими конфликтующими сторонами. Два человека встретились, вступили в разговор и потеряли друг друга. В итоге, как заметил бы Ролан Барт, происходит «взрыв, рассеяние смысла» [3, с. 417], всеобщее крушение коммуникативных структур дискурса [4, с. 311], вследствие которого дальнейшее продолжение общения становится невозможным. Такова риторико-герменевтическая программа и внутренняя логика деструктивного дискурса-разногласия. Разумеется, художник хотел показать здесь нечто сверх проанализированного и описанного нами, некоторую темную сторону чувства к одному человеку, некоторую всеобщую затронутость чувств, некоторую несвободу человека от его прошлого и многое другое. Но все это «многое другое» уже выходит в план рефлексии второго порядка, рефлексии «скрытых интервенций невидимых участников» [cf. 16]за рамками планов коммуникативных действий и отношений, реализованных в конфликтном дискурсе преследования и освобождения от коммуникативной агрессии. Подчеркнем, что в прагматограмме[2] как жанрово обусловленной последовательности (протоколе) речевых действий [cf. 20; 21, c. 485] в ситуации эскалации межличностного конфликта прослеживается последовательная регрессия к основаниям субъективного (эгоистического) видения ситуации и их раскрытие от переживания дискомфорта и демонстрации воли к его преодолению (за счет другого) до экспликации опорного образа удобного другого.Последний схематично сконструирован по вектору формирования нелицеприятного контраста с реальным собеседником. Образ адресата затрагивается в конфликтном речевом обмене в модусах адресации и мета-адресации изначально, но риторическая стратегия объективации модифицируется от совладающейк упрекающей - «ты не тот, за кого себя выдавал» (текстовый фрагмент 3).

Дискуссионная часть

Деструктивный характер конфликтного диалога-разногласия вполне логично проявляется в заключительном эпизоде события общения, итогом которого становится констатация сторонами отсутствия достойного собеседника-адресата. Коммуникативное событие конфликтного общения не помогает герою осмыслить происходящее, но только подталкивает к импульсивному выходу из зоны дискомфорта. Впрочем, здесь художественно представлен и рассмотрен только односторонний взгляд на природу конфликтного общения - как деструктивного жанра взаимодействия. Более широкий взгляд на вопрос о природе конфликтного общения подсказывает альтернативную трактовку жанра конфликтного взаимодействия с учетом возможности коррекции позиций коммуникантов при усмотрении конфликтов интересов и / или образов субъектов общения. Как удачно удалось показать в диссертационном исследовании А.Л.Погребисской [18], даже такие жесткие коммуникативныемикрожанры как «обвинение» или «отказ» вовсе не непременно вносят исключительно негативный вклад в процесс общения при наличии доброй воли собеседников к конструктивному диалогу и согласию. А.Л. Погребисская относит реплики обвинения к коммуникативному типу сатисфактивов. В прагматограмму или «протокол» сатисфактива (по А.А. Романову [cf. 20]) входит жестко заданная последовательность «шагов», направленных в конечном счете на единство знаний и оценок коммуникантов по поводу некоторого беспокоящего обстоятельства, о котором один должен быть осведомлен лучше, чем его собеседник [cf.18]. Перспективным представляется контрастивное исследование специфики мета-коммуникативной и мета-адресатной компонент в составе риторико-герменевтической организации диалога-согласия.

Заключение

Анализ приведенного предметного образца деструктивного диалога-разногласия демонстрирует парадоксальное сочетаниевыраженной направленности коммуникативного акта /серии коммуникативных актов, речевых ходов говорящего на реципиента с проблематичной адресованностью как источником коммуникативного рассогласования.Направленность коммуникативного акта характеризуется лингвистической маркированностью (например, употребление форм второго грамматического лица), риторической установкой на передачу «я - ты»отношений. Адресованностьречи / коммуникации трактуется исходя из особого рода герменевтической перспективы общения, связанной с построением целостного образа (оптимального/идеального) адресата сообщения.

Здесь также представляется возможным (с известной долей осторожности) поставить под сомнение утверждение В.С. Григорьевой о том, что «мета-коммуникативные сигналы неинформативны в содержательном плане» [13]. Насколько нам представляется, в данном случае мета-коммуникативные / мета-адресатные ходы говорящихвесьма информативны, поскольку выполняют функциюуправления общением и образо-созидающую функцию в отношении адресата и адресанта речи. Информативны они также и в том особом отношении, что обнажают жанровую несостоятельность и бесперспективность диалога между неверно истолкованными в плане адресации диспозициями участников речевого обмена.

В наиболее общем приближении направленность сообщения / послания определяется как явление внутри категории адресованноститекста / высказывания. В известной трактовке О.П. Воробьевой под адресованностью понимается «свойство текста как вербального объекта, посредством которого опредмечивается представление о предполагаемом адресате текста и особенностях его интерпретативной деятельности»[12, c. 9]. Однако в данном случае не столько «образ адресата» опредмечивается(образ формируется и разрушается в речи прямо и эксплицитно), сколько сам реципиент объективируется, расчеловечивается и неантизируется в менасивной риторической программе говорящего.

Рассмотренный эпизод терминального рассогласования конфликтного диалога-разногласия позволил нам по-новому переопределить понятия в составе семантического поля «адресованности». Понятие адресатаконкретизирует, классифицирует, индивидуирует оптимального получателя сообщения. Понятие реципиента индивидуализирует / «акцидентирует» получателей в событии рецепции сообщения. Адресованность текста обусловленаразрабатываемым в его риторико-герменевтической программе представлением об оптимальном адресате текстового сообщения и послания. Адресованность текста очеловечивает реципиента. В означенном интерпретационном контексте направленность сообщения / послания на фоне деградации адресованностиобъективирует и расчеловечивает реципиента сообщения / послания в менасивном контексте.

Уточняя предиспозиции общения вмодусах адресации и мета-адресации, говорящий выделяет коллектив, класс, характер оптимальных адресатов сообщения, и(затем) управляет общением таким образом, чтобы форма, структура, объем плана содержанияи смыслы плана послания соответствовали плану рецепции конкретного адресата. Вектор индивидуальной или групповой направленности разрабатывается уже внутри класса «посвященных», внутри более широкой категории (общего класса) адресованности. Однако в конфликтном межличностном общении наблюдается инверсия означенной схемы, парадоксальная перестановка в иерархии отношений «адресованность - направленность». В риторической конструкции говорящего с упреком сообщение (прежде всего в его конативной функции) направлено непосредственно на собеседника, но при этом риторически адресовано качественно иному реципиенту, чем тот, с кем говорящий непосредственно имеет дело. Говорящий выстраивает риторико-герменевтическую программу своего текста как деструктивную критику собеседника в собеседнике, адресата в адресате, реципиента в реципиенте. Понятие адресата в риторике упрека расщепляется: выстраиваются два нетождественных иконтрастных образа слушающего - подлинного и неподлинного, достойного и недостойного, идеального и неприемлемого реципиента сообщения /послания, открытого / способного и неспособного к пониманию; от образа реципиента отслаивается адресованность лучшему человеку / лучшему в человеке. В риторике менасива понятие адресата вытесняется, расчеловечивается на основе деградации целокупного плана личностной адресованности и эскалации плана направленности на индивида и его боль.

Рецензенты:

Комина Н.А., д.фил.н., профессор, зав. межфакультетским отделением иностранных языков ФГБОУ ВО «Тверской государственный университет», г. Тверь;

Крюкова Н.Ф., д.фил.н., профессор, зав. кафедрой английского языка, факультета иностранных языков и межкультурной коммуникации ФГБОУ ВО «Тверской государственный университет», г. Тверь.



[1]Означенный вариант заметно отличается от текста одноименного рассказа 1967 года.

[2]В качестве консеквента здесь выступает разрыв общения.


Библиографическая ссылка

Богатырёва О.П., Мурашкина Э.В., Тихомирова А.В. МЕТА-КОММУНИКАТИВНЫЕ И МЕТА-АДРЕСАТНЫЕ ХОДЫ В КОНФЛИКТНОМ МЕЖЛИЧНОСТНОМ ОБЩЕНИИ: НАПРАВЛЕННОСТЬ И АДРЕСОВАННОСТЬ РЕЧИ (НА МАТЕРИАЛЕ АНАЛИЗА ФРАГМЕНТА ЛИТЕРАТУРНОГО СЦЕНАРИЯ Ю.М. НАГИБИНА «СРОЧНО ТРЕБУЮТСЯ СЕДЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВОЛОСЫ») // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 2-2. ;
URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=23160 (дата обращения: 29.03.2024).

Предлагаем вашему вниманию журналы, издающиеся в издательстве «Академия Естествознания»
(Высокий импакт-фактор РИНЦ, тематика журналов охватывает все научные направления)

«Фундаментальные исследования» список ВАК ИФ РИНЦ = 1,674