А. Цаллагов был учителем в училище сел. Аксай (или Ташкичу) Хасав-Юртовского округа Терской области (ныне сел. Аксай Хасавюртовского района Республики Дагестан). До 1902 г. А. Цаллагов был учителем в сел. Гизель. Весной 1902 г. гизельцы обратились к начальнику Терской области с жалобой на притеснения и растрату общественных денег старшиной Гизели. Для разбирательства приехал штабс-капитан Степанов, который на сельском сходе встал на сторону старшины. Возмущенные несправедливостью гизельцы выгнали Степанова, но тот вскоре вернулся с отрядом казаков и арестовал «четверых зачинщиков беспорядков». Собравшаяся толпа с дубинками бросилась на Степанова и казаков. Степанов стал стрелять в толпу. Для подавления волнений в Гизель была направлена сотня казаков, во главе с начальником Владикавказского округа полковником Вырубовым. Были арестованы 58 человек, среди которых были учителя Андрей Цаллагов и Харитон Уруймагов. Андрей Цаллагов был арестован как один из подстрекателей восстания гизельских крестьян против царской администрации. В тюрьме А. Цаллагов покончил жизнь самоубийством.
В 1893 г. А. Цаллагов опубликовал в «Сборнике материалов для описания местностей и племен Кавказа» историко-этнографический очерк «Селение Гизель (или Кизилка) Терской области Владикавказского округа» [9], в котором дано описание различных сторон социально-экономической и духовной жизни одного из крупных равнинных селений Северной Осетии. В начале своего очерка А. Цаллагов кратко остановился на истории образования сел. Гизель, созданного в 1858 г. из возникших в 20-30 годах ХIХ в. на левом берегу р. Терек родовых поселений алдар. Первыми переселенцами с гор стали феодальные фамилии тагаурских алдар - Алдатовы, Кануковы, Кундуховы и Мамсуровы.
А. Цаллагов отметил, что в центральной части селения находилась церковь во имя Архангела Михаила, построенная в 60-ых годах ХIХ в., дом священника, сельское правление и мужская церковно-приходская школа.
Он подробно описал жилище гизельцев, с главным помещением - саклей (хæдзар) и находившихся под одной крышей с ним комнат для главы семьи женатых сыновей, имевших отдельные входы. Важнейшей принадлежностью хæдзара А. Цаллагов считал очаг и спускающуюся над ним надочажную цепь. Он писал, что «эта цепь считается святыней; если у человека украдут эту цепь (так. наз. схера), то это считается большим позором; из-за этого часто происходят между осетинами тяжкие поранения и даже убийства» [9]. В главном помещении находилась кладовая для продуктов питания семьи, пользовавшаяся особым почитанием. А. Цаллагов подчеркнул, что всеми продуктами распоряжалась только старшая женщина семьи, у которой хранились ключи от кладовой. Члены семьи могли входить туда только с ее разрешения. Отдельным помещением была кунацкая, в которой принимали гостей.
А. Цаллагов отметил, что постройки гизельцев строились из чинарового и букового леса, а в последнее время состоятельные люд использовали в качестве строительного материала камень или жженый кирпич.
А. Цаллагов уделил внимание в своем очерке географическому положению селения. Он отметил, что главная река Гизель-дон, протекавшая по западной стороне селения, летом во время разлива приносила немало бед, нередко затопляя селение и ближайшие луга.
А. Цаллагов описал также климатические условия, особенности почвы и растительности. Он отметил, что пахотный слой земли был весьма истощен земледелием, что сказывалось на урожаях. Именно поэтому, по мнению А. Цаллагова, гизельцы для посева пшеницы, овса, ячменя вынуждены были арендовать земли в других селениях или станицах. На своих землях они сажали кукурузу и гречиху. Гизельцы имели хорошие фруктовые сады, разводили огороды.
Отметив, что кукуруза на осетинском языке носила название «хлеб нартов», и что она нашла свое отражение в фольклоре осетин, А. Цаллагов привел предание нартов о кукурузе в контексте других мотивов нартовского эпоса осетин: «Картофель стали разводить гизельцы с недавних пор, кукурузу - же разводят с незапамятных времен; слово кукуруза в переводе на осетинский язык означает нартов хлеб. Есть предание про нартов, что они были крупный, храбрый, гордый и воинственный народ, не преклонялись ни пред кем, не боялись даже Бога и никогда ему не молились; двери в домах делали высокие, чтобы можно было проходить, не наклонив голову, чтобы Бог не подумал, что нарты, проходя в двери, молятся (кланяются) ему; хлебопашеством они также не занимались, питались дичью и кукурузой; последняя, как говорит предание, ночью вырастала, а утром исчезала. Нарты, заметив такого рода явление, вставали до рассвета и каждый стрелял в стоявшую кукурузу из лука; упавшая от удара стрелы кукуруза оставалась, а нетронутая исчезала, как бы ее не было» [9].
А. Цаллагов описал животный мир, перечислив животных, птиц, насекомых, виды рыб, встречающихся в окрестностях сел. Гизель. Он указал на то, что для земледельческих работ и перевозки тяжестей гизельцы использовали лошадей, волов и буйволов. Разведением крупного рогатого скота и овец, по свидетельству А. Цаллагова, из-за отсутствия пастбищ занимались лишь некоторые жители селения. Он перечислил численность крупного рогатого скота, лошадей, овец и коз в селении.
А. Цаллагов обрисовал физический тип гизельцев как мужской, так и женский.
А. Цаллагов остановился на семейных обрядах жителей. Он указал на то, что глава семьи пользовался большим авторитетом, «ему подчиняются все в семье, при входе его в дом все встают, приказания его выполняются беспрекословно. Он главный руководитель семьи, без его разрешения не производят в доме никаких работ. Молодые женщины при нем не говорят, не могут назвать его по имени...» [9].
А. Цаллагов отметил, что гизельцы в доме разговаривали на осетинском языке, но при общении большей частью говорили на русском языке. Он считал, что гизельцы хорошо владели русским языком из-за близости г. Владикавказа, а также благодаря влиянию церкви и школы [4].
А. Цаллагов указал на то, что осетинский язык богат преданиями, сказками, легендами и пословицами. Он писал, что у осетин был распространен обычай создавать песни как о героях, так и об опорочивших себя людях. [5]. А. Цаллагов указал на любовь осетин к пению, отметил что петь умели почти все.
У гизельцев были распространены суеверия, в случае болезни они обращались к знахаркам.
А. Цаллагов писал, что хотя гизельцы исповедовали православную веру, но влияние священника на прихожан было незначительное, прихожане редко посещали церковь. Факт синтеза, либо так и не состоявшегося синтеза двух религий, традиционной осетинской религии и христианства, интересовал и интересует многих исследователей религиозного состояния осетин в прошлом и настоящем времени [8].
А. Цаллагов кратко остановился на хозяйственных занятиях гизельцев, которые занимались земледелием, домашними промыслами и ремеслами. Он перечислил основные блюда пищи осетин, описав рецептуру приготовление блюда из сыра - дзыкка. А. Цаллагов отметил, что во время Великого поста гизельцы питались постной пищей - фасолью, похлебкой из муки, соли и воды, чуреком с соленой водой, черемшой и луком. В дни поминовения умерших во время постов пекли блины из гречневой муки, если рыбу и фасоль. Из напитков мужчины употребляли пиво, араку, на полевых работах вместо воды пили брагу и квас.
А. Цаллагов кратко обрисовал одежду мужчин и женщин. Украшениями мужчин служили пояса в серебряной оправе, кинжал и газыри, девушек - серебряные позолоченные пояса. [7].
А. Цаллагов отметил, что у гизельцев встречалось многоженство, у пяти мужчин было по 2 жены, а у одного - четыре. Одна жена была законная, другие - незаконные.
А. Цаллагов подробно остановился на семейных обрядах гизельцев - свадьбе, родильных обрядах и похоронах.
Он рассмотрел свадебный обряд. Заключение брака начиналось со сватовства. По свидетельству А. Цаллагова, за девушку брали калым от 100 до 400 руб. и более [9]. В знак соглашения сваты оставляли в доме невесты 10 руб. А. Цаллагов отметил, что на второй день приезда свадебной свиты в дом невесты происходило венчание: жених и невеста отправлялись в сопровождении молодежи в церковь и венчались. Перед венчанием происходил традиционный обряд прощания с родным очагом. Он состоял в том, что шафер вводил невесту в хæдзар, где находился очаг и после молитвы три раза обходил вместе с нею вокруг очага, а напоследок невеста прикасалась к надочажной цепи. После обряда прощания с очагом невесту уводили в церковь.
А. Цаллагов подробно описал обряд приобщения молодой к дому жениха и знакомство со свекровью. По его данным, обряд происходил на третий день свадьбы. Шафер в присутствии гостей подводил невесту в хæдзар к очагу и заставлял три раза поклониться матери жениха. [3] Он писал, что «в это время мать жениха и невеста берут из чашки мед, смешанный с коровьим маслом и суют друг другу в рот, при этом присутствующие говорят: «Будьте так сладки между собой, как это кушанье» [9].
А. Цаллагов отметил, что у гизельцев соблюдался обычай, по которому новобрачный после свадьбы скрывался от посторонних и жил у шафера. Он приходил в свой дом только вечером и уходил утром. Примерно через месяц после свадьбы шафер резал барана и приводил новобрачного в дом его отца. После исполнения этого обряда новобрачный переставал скрываться от людей. В настоящее время эти структурные элементы обряда с точки зрения их семантики рассмотрены В.С. Газдановой [1].
А. Цаллагов кратко рассмотрел родильные обряды осетин. Он писал, что роды обычно происходили в конюшне, под роженицу подстилали сено или солому. Роды принимала опытная женщина, при трудных родах обращались к акушерке [2]. Автор очерка отмечал, что «не имеющий детей мужского пола между осетинами считается самым несчастным человеком на свете» [9]. Через некоторое время крестные относили ребенка в церковь для крещения.
А. Цаллагов остановился и на похоронных обрядах гизельцев. Он указал на общественный характер похоронных обрядов, отметив участие в них многочисленных родственников и знакомых. А. Цаллагов описал обряд оплакивания, при котором «все приходят в дом покойного с громким плачем и рыданием, ударяя себя в голову палкою или кулаком. Женщины приходят партиями, плачут, бьют себя по лицу и коленям руками, близкие родственницы рвут на себе волосы и царапают лицо» [9]. Покойного отпевали в церкви, а перед поминками устраивали панихиду. По данным А. Цаллагова расходы на поминки в день похорон, составляли 100-150 руб., а всего на поминки в течение года расходовали до 600 руб. и более [9].
Далее А. Цаллагов рассмотрел осетинские праздники, подразделив их на праздники христианские и праздники с примесью язычества. Он писал, что у каждого святого были свои места моления, куда ежегодно приезжали, чтобы принесли жертву и помолиться. А. Цаллагов подробно описал праздник в честь Бынаты Хицау домового, справлявшийся в первую субботу до Рождества Христова. С наступлением вечера закалывали жертвенное животное - козла. Мясо жертвенного животного должно было быть съедено исключительно членами семьи. Кости и остатки мяса тщательно зарывали в землю.
А. Цаллагов отметил большую популярность у осетин божества Святого Георгия, праздник в честь которого справлялся 10 ноября.
А. Цаллагов рассмотрел земледельческое хозяйство. Основные типами земледельческих орудий, по его мнению, были деревянный плуг с железным лемехом и борона. Зимой гизельцы занимались доставкой дров из Владикавказа на арбах, запряженных волами или лошадьми.
В последних разделах очерка А. Цаллагов уделил внимание образованию и воспитанию детей у гизельцев.
В конце очерка А. Цаллагов поместил «Сказку про злую жену», «Сказание про Дареджанов» и двенадцать пословиц на русском и осетинском языках.
Таким образом, рассмотренный в статье этнографический очерк А. Цаллагова имеет большую научную ценность. Он проливает свет на многие вопросы традиционной материальной и духовной культуры осетин 90-х годов ХIХ века: жилище, земледелие, скотоводство, пища, свадебные обряды, родильные обряды, похоронные обряды, народные праздники [10]. При создании этнографического очерка А. Цаллагов в качестве источников часто использовал устное народное творчество: сказки, сказания, пословицы и, благодаря этому, мы имеем ценные тексты хотя бы потому, что они зафиксированы более века тому назад. Важно также и то, что фольклор в этнографических зарисовках А. Цаллагова помещен в ситуативный, характерный только для того времени исторический контекст. Таким образом, через эти описания, мы можем увидеть прагматическую роль фольклорных текстов творимых/ производимых по тому или иному случаю. И даже замечания «просветительские» А. Цаллагова по поводу недалекости осетин в связи с тем, что они слишком доверяют суевериям и пользуются в различных жизненных ситуациях отлаженными схемами, например, обращаются к знахаркам, не умоляют значения рассматриваемого очерка. Кстати, сразу же после этого этнографического очерка в этом же издании опубликовано описание кумыкского аула Аксай, составленного Митрополитом Мохиром по данным, которые были собраны учителем А. Цаллаговым [6].
Недостатком этнографического очерка А. Цаллагова, как и подавляющей массы дореволюционной литературы по этнографии Кавказа, является то, что автор ограничился лишь описанием обрядов, не пытаясь их анализировать.
Рецензенты:
Айларова С.А., д.и.н., профессор, зам. директора СОИГСИ, заведующий отделом истории ФГБУН Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А, г. Владикавказ.
Чибиров Л.А., д.и.н., профессор, заведующий отделом этнологии ФГБУН Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-А, г. Владикавказ.