Вопросы соотношения магии и религии, несмотря на длительную историю их рассмотрения, до сих пор не имеют однозначных ответов. В частности, невозможна четкая дифференциация заговора и молитвы в силу укорененности этих жанров в народной религиозной культуре. Зависимость жанровой природы заговоров от религиозного мифа, от народных верований не раз отмечалась исследователями: А.Н. Афанасьев назвал заговоры обломками языческих молитв и заклинаний [1, с. 43], О. Миллер считал заговоры зародышем молитв [5, с. 9]. А.Н. Веселовский утверждал, что средневековые заговоры не повторяют древние языческие заклятия, но самостоятельно воспроизводят мифический процесс на христианской почве [2, с. 291]. Следовательно, в решении задачи изучения контекстных связей заговоров особый интерес представляет рассмотрение религиозного контекста.
В.Е. Добровольская выделяет данный тип контекста наряду с другими и отмечает, что им «определяется возможность совершения тех или иных ритуально-магических действий», а также «противопоставление текстов по конфессиональной принадлежности [3, с. 48]». Если контекст понимать как «конкретную материализацию постоянных (общих) функциональных связей текста/жанра» [8, с. 122], то в религиозном контексте, на наш взгляд, позиционируется жанровая доминанта заговоров, а также особенности их субъекта и объекта. Т.В. Цивьян отмечает, что «в основе заговорной практики и соответственно заговорных текстов лежит известная и непреложная формула заговор, слово от меня, исцеление от Бога» [10, с. 128]. Значит, можно утверждать, что в религиозном контексте определяется статус сверхъестественных сил, знахаря, заказчика заговора и отношений между ними.
Народные верования как компонент контекстных связей заговоров включают ритуальный текст и его исполнителя в систему ценностей коллектива. Определяя славянские верования, Н.И. Толстой высказал мнение, что они складывались на основе трех источников: язычества, христианства и городской культуры, с которой в славянскую среду проникли «элементы поздней античности - эллинства, мотивы ближневосточных апокрифов, восточного мистицизма и западной средневековой книжности <...>» [9, с. 17]. Поэтому, а также потому, что славянские верования были единой системой, их нельзя, с точки зрения Н.И. Толстого, считать двоеверием. Современное народное христианское мировоззрение - народное православие - сохраняет названную структуру (в нем также обнаруживаются и языческие, и христианские верования, и черты городской культуры), является открытой неоднородной системой, в которой старое постоянно дополняется и уживается с новациями.
Фольклорные записи последних двух десятилетий, сделанные в Омском Прииртышье, демонстрируют особенности бытования и поэтики западносибирских заговоров, сформировавшиеся в результате трансформации традиционных народных верований под влиянием меняющихся условий жизни, процесса ремифологизации, а также усиления роли православной церкви в современном обществе.
Отголоски архаических языческих верований как таковые не осознаются современными носителями заговорной традиции. В большинстве случаев исполнителями заговоры воспринимаются как слова, данные от Бога, безусловно, христианского, даже если в тексте заговора обращаются за помощью к воде, земле, солнцу, дереву, домовому, булат-щуке и др. образам языческого мировосприятия. Все опрошенные нами знахари верят в нечистую силу. На сегодняшний день в Западной Сибири наиболее популярным персонажем народной демонологии является домовой. Считается, что он не только охраняет дом, но и помогает содержать скотину, предупреждает об опасности или несчастье, оберегает в пути. Другие персонажи не индивидуализированы и чаще носят обобщенное название - нечистая сила, черти, «свои». Демонологические воззрения современного человека органично сливаются с православием. Мне не встретился ни один носитель заговорно-заклинательной традиции, который бы позиционировал себя как язычник (я здесь не принимаю во внимание неоязычество) или колдун, намеренно вредящий окружающим.
Для большинства наших респондентов знахарство и православие не противоречат друг другу. Многие из знахарей крещенные и считают себя верующими, отмечают православные праздники, ходят в церковь, почти у всех в доме имеются иконы. Хотя есть и такие, которые, как говорится, не верят ни в Бога, ни в черта, но при этом доверяют заговорному слову как вполне реальной силе и сами занимаются знахарством.
В своей практике современные знахари в основном пользуются христианскими атрибутами (крест, икона, святая вода), тексты их заговоров включают христианские образы и мотивы. Кстати, именно христианская атрибутика нередко указывает на то, что исполнитель, с которым ведется беседа, владеет еще и знахарским искусством. Например, в экспедиции 2003 г. в Большереченский район Омской области мы познакомились с В.С. Ступниковой, 1936 г.р., которую заведующий местным клубом порекомендовал как талантливую песенницу. В её доме мы увидели множество иконок, любовно украшенных ленточками, кружевами, цветами, что в сочетании с разложенными на столе травами натолкнуло нас на мысль о её знахарских способностях. И мы не ошиблись. От Веры Семёновны мы записали 56 заговорных текстов, среди которых есть от пьянства, ангины, суставных болей, грыжи, от порчи и сглаза, обереги и др. (Фольклорный архив ОмГПУ: ЭК-1/2003, № 6-41, 43-49, 51, 57-60. Далее в тексте статьи в круглых скобках указываем шифр единицы хранения и номер текста).
Но для некоторых знахарей, видимо, в силу атеистического воспитания вера не является ценностно значимой частью жизни, что накладывает на их мировоззрение определенный отпечаток. Атеизм чаще выражается не в отрицании Бога как высшей силы, а в неприятии церкви. При этом святая вода, крест, свеча, икона остаются у них главными атрибутами при лечении больных. Однако процесс ремифологизации, характеризующий наше время, вносит некоторые коррективы в подготовку атрибутов. Так, одна из знахарок, проживающая в Седельниковском районе Омской области А.А. Щукина, 1955 г.р., считает, что святая вода будет более действенной, если ее в крещенскую ночь вынести под звёзды. Такую воду она называет «свячёной» (Личный архив автора статьи).
Тем не менее, христианская вера в современной заговорной традиции - важнейший фактор, характеризующий личность знахаря, регулирующий его отношения с пациентом, подкрепляющий силу заговора и продуцирующий успешный результат заговорного лечения. В этом смысле интересен рассказ Н.И. Нагаевой, 1948 г.р., из д. Нагорное Тарского района, в котором значимость своих знахарских способностей она подтверждает тем, что встреча с «учителем»-знахарем произошла именно в церкви:
Я ходила в церкву в Тульской области. И там я познакомилась с бабушкой. Она была меня старше. И этой бабушке нужно было все передать кому-нибудь. У ней не было родственников. Она видит, что я - добрая душа. Она меня позвала в церкви. Когда прошла молебень, она мне сказала:
- Женщина, пойдем со мной <...>. Ты, - говорит, - у тебя добрая душа. Я, - говорит, - тебе хочу помочь: от грыжи, - говорит, - чтобы ты заговаривала (ЭК-5/2004, № 51).
Вера помогает не только ей лечить, но и пациенту с большей пользой воспринимать это лечение:
Как пойдет дух, у каждого человека есть свой дух <...>. Хоть от грыжи или хоть от испуга, хоть от чего каждый есть дух у своего человека.
<...> Для того, чтобы вылечить грыжу, надо веровать в Бога, не то, что вот, должна мать веровать в Бога, если мать не верует в Бога, не надо меня обманывать, я по тебе сразу вижу, что ты веруешь в Бога или не веруешь. Ты не меня обманываешь, ты обманываешь только Бога (ЭК-5/2004, № 52).
Следовательно, и плата за лечение, по мнению знахарки должна отдаваться не ей, а Богу: «Вы только должны, - говорю, - по 5 копеек дать Богу. Не меньше 20 копеек. Они мне не нужны» (там же).
Однако христианская церковь однозначно осуждает людей, обращающихся к заговорам. В последнее время в связи с активизацией религиозной пропаганды, созданием в большинстве крупных населённых пунктов области приходов в обществе целенаправленно формируется отрицательное отношение к заговорной традиции.
Интересен единственный в нашей практике факт, когда знахарка отказалась от своей деятельности под влиянием церкви. О М.И. Щукиной, 1924 г.р., как об очень хорошей лекарке в одном из сёл Седельниковского района говорили многие, но когда нам удалось с ней познакомиться, у нее уже сложилось убеждение, что использование заговоров - грех. Обращение к религии было связано с тяжелой болезнью, которую перенесла Мария Ипполитовна. Так, в год нашего знакомства (1999) я не записала от нее ни одного заговора. Лечение заговорами оказалось в противоречии с новыми религиозными убеждениями. Однако отказ от заговорно-заклинательной практики не стал окончательным.
С 1999 по 2008 гг. участники фольклорных экспедиций ОмГПУ трижды встречались с М.И. Щукиной, за это время от нее были записаны легенды, духовные стихи, заговоры, апотропеические тексты, песни. Каждый раз эти записи начинались с легенд и духовных стихов (псáльмов). Заговоры же удалось зафиксировать лишь однажды в 2006 г., и то потому, что Мария Ипполитовна уже знала меня. Однако исполнительница не разрешила записывать их на тот же диктофон, на который напела псальмы. В текстах ее заговоров обязательны христианские персонажи и символы, либо молитвенные формулы. Например, заговор от рожи начинается с молитвы «Отче наш», а заканчивается: «Бог с помощью, а я с духом, Животворящим твоим крестом» (ЭК-1/2006, № 55). Первая часть этой финальной формулы встречается и у других носителей заговоров в Седельниковском районе.
Запись заговоров исполнительница постоянно сопровождала своими комментариями, делая акцент на связи известных ей заговоров с христианскими персонажами. После произнесения заговора от укуса змеи, заканчивающегося «А если не уймете, то попрошу Егория Победоносного, он вас огнем припалит, копьем притычет» (ЭК-1/2006, № 58), Мария Ипполитовна спросила: «А Егор Победоносный, знаешь, вот есть икона и он с копьем?» - указала она на приколотую к стене бумажную икону.
В рассказах знахарки один из важных - мотив излечения с помощью веры. Например, она считает, что чтение ее пациенткой христианских молитв во время заговаривания рожи ускорило выздоровление: «И я прочитала "Отче наш", а потом от рожи стала читать. А она и Богу молится, лежит и Богу молится. А у ей и молитвенник под голова, и Богу молится, и уснула. Я еще только второй раз начала читать, а она уже уснула. На третий раз наговорила, а она уже спала» (ЭК-1/2006, № 51).
Ежедневные утренние и вечерние молитвенные обряды Марии Ипполитовны состоят из ряда произведений, которые она произносит в определенном порядке. Сюда входят и канонические молитвы, и заговоры-обереги (например, «Спать я лягаю, / Христом укрываюсь...»), и духовные стихи (например, «Ангел Божий, святой мой хранитель, / Дан мне от Бога с неба в охранение...»).
Как видно из вышесказанного, привычный уклад носителя заговорно-заклинательной традиции, где одно из важных мест занимал заговор, изменился под влиянием возрождающихся православных устоев. Привычное для исполнителя взаимодействие с миром посредством заговоров, возможность влиять на него пришло в противоречие с православной верой. То, что обеспечивало знахарке статус и уважение на селе, то, что она считала своим предназначением и оценивала положительно как доброе дело, вдруг оказалось грешным.
Однако в силу устойчивости фольклорного сознания М.И. Щукина восприняла религиозные ограничения по-своему и сумела их примирить с традиционными убеждениями. Веру она стала воспринимать вполне утилитарно. Возвращение к заговорной практике, думается, способствовало примирению двух сторон личности исполнителя: знахаря и православного прихожанина.
Другая респондентка из Седельниковского района - О.М. Василевская, 1928 г.р., под влиянием духовника полностью изменила свое отношение к заговорам. Ее воцерковленность сформировала в ней убеждение во вредности заговоров, знахарскому лечению она противопоставила молитву, произносимую перед иконой:
Лежу дома. <...> И тада, ну, у меня как раз уголь был херувимский маленько и вода святая. А я подойду к етой, йна одна иконка в другий хате Божьей Матери была. Ета виконка в дальней хате. Подейшла, да стала плакать: «Господи, милостливый, <...> да я помираю, да милостивый», - так я плакала. И я просила: «Дай мне померти, чтоб ето...» Углём и водичкой меня это всё спасло. Плакала, плакала. А только взяла выпила, всё. Как пошло у меня вся боль с головы, и глаза стали светлые, светлые. И слышу всё. И стою, как родúлась. <...> Всё у меня стало. Во как викона. И Спаситель, старинная виконочка, маленькая. Йна и сейчас есть. И Матерь Божья старинная. Значит, их очень-очень старые виконы, над ими молилися, они святыя. А щас Бог знает какие, щас новые виконы... (ЭК-2/2007, № 35).
Приведённый текст демонстрирует ещё одну особенность современных религиозных воззрений - особое почитание старинных культовых объектов. Например, мотив отсутствия святости во вновь отстроенных храмах широко распространен в народной культуре, в том числе и Омского Прииртышья. Данные представления характеризуют и заговорную традицию. Нередко доказательством силы знахаря являются имеющиеся у него старинные иконы, книги или рукописные тетрадки с заговорами, доставшиеся ему от предков. Широко распространено мнение, что раньше были сильные знахари (колдуны), а сейчас таких нет.
Использование христианских молитв в качестве заговорных текстов или вместе с заговорами - обычная практика современного знахаря. М.М. Баер, 1931 г.р., жительница д. Уютное Марьяновского района Омской области, сообщила о том, как она советовала дочери лечить внучку:
- Дочечка, ты ей скажи, если пальчик красненький, кожа, и нога начинает краснеть, то, может, рожа. Говорю, пускай бомажечки, бомажки синенькую из тетрадки да мелом на это натрёт, натрёт, замотает. И красным, только красным замотает, и пускай ходит.
[А сказать что-нибудь надо, когда заматываешь?]
- Да, прочитать «Отче наша» надо (ЭК-2/2009, № 9).
О молитве «Отче наш» как об апотропее писала Е.Е. Левкиевская, объясняя её популярность высоким сакральным статусом. По мнению исследователя, она «является декларацией принадлежности человека к христианскому миру и пребывание его под защитой небесных сил, делающего его неуязвимым для опасности» [4, с. 23]. «Отче наш» самая распространенная в Западной Сибири молитва, используемая в заговорно-заклинательной практике, например, при лечении испуга и сглаза [7, № 98, 109]. Кроме нее, вместо традиционного заговора как самостоятельный текст читаются псалом «Живый в помощи» и апокриф «Сон Богородицы».
М.И. Щукина поведала о действии «Живый в помощи» (Псалом 90), который может либо облегчить смертные муки, либо излечить человека: «Вот это даже, вот человек сильно болеет, и прочитать ему этих, и он не умирает и не оживает, дак прочитать надо сорок раз "Живые в помощи". Дак ему или легче будет, легче будет, или в скорости помрет» (ЭК-1/2006, № 61). Далее исполнительница привела два примера действия данной молитвы. В качестве оберега этот же псалом был зафиксирован в 1993 г. в с. Кип Тевризского района Омской области [7, № 542].
Апокриф «Сон Богородицы» в Омском Прииртышье наиболее распространен как оберег [7, № 508, 522, 534]. От М.И. Щукиной зафиксированы два текста на сюжет «Сна»: один читается при грозе, другой - от змей (ЭК-1/2006, № 48, 49).
Другие молитвы - «Воскресная» («Да воскреснет Бог...»), «Иисусова» («Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго»), «Богородице Дево, радуйся...» - чаще звучат в начале или конце заговорно-заклинательного акта, обрамляя магический текст. В рукописной тетрадке заговоров, скопированной во время экспедиции ОмГПУ 2009 г. в д. Ивановка Москаленского района Омской области [6], христианские молитвы представлены в двух видах. Под общим заголовком в правом верхнем углу страницы «Перед заговором» (л. 12) помещен текст: «Живый в помощи». Другие молитвы чередуются с традиционными заговорами и названы по функционально-тематическому принципу: «Молитва Иисусу Христу на избавление от порчи» (л. 13), «От алкоголизма» (л. 14) и др.
Таким образом, христианство - это не только контекст бытования заговорного искусства, но и важная составляющая его вербального (молитвы), акционального (крестное знамение) и атрибутивного (культовые предметы) кодов. Именно в религиозном контексте происходит адаптация жанра заговоров к изменяющимся условиям жизни и примирение традиционных и новационных компонентов в заговорно-заклинательной практике.
Рецензенты:
Косяков Г.В., д.фил.н., профессор, проректор по учебной работе ФГБОУ ВПО «Омский государственный педагогический университет», г. Омск;
Федяева Н.Д., д.фил.н., профессор, зав. кафедрой русского языка и лингводидактики ФГБОУ ВПО «Омский государственный педагогический университет», г. Омск.