Любое элементарное предложение, такое, как его понимает, например, В.Г. Адмони, имеет в своей основе некий «каркас» (главные члены, вступающие в непосредственное предикативное отношение). В свою очередь «словоформы, образующие каркас любого логико-грамматического типа предложения с их взаимонаправленной обязательной сочетаемостью, либо организуют элементарное предложение сами по себе (нераспространенное предложение), либо служат основой для подключения компонентов предложения, зависимых от них» [1]. При этом каждый из двух главных членов «подключает к себе» те или иные второстепенные члены и тем самым образуют состав подлежащего и состав сказуемого. Второстепенные члены, входящие в состав подлежащего, - дополнение и определение, второстепенные члены, входящие в состав (глагольного) сказуемого, - дополнение и обстоятельство.
Дополнение - «второстепенный член предложения, выражающий предметно-процессное отношение (т.е. отношение одного самостоятельного предмета мысли к другому) посредством комплетивной связи. Обычно выражается существительным в косвенном падеже» [3]. Обычно в грамматиках, незвисимо от языка, о котором идет речь, различаются дополнения прямые и косвенные. В грамматиках «номинативных» языков и прямое, и косвенное дополнения относят к второстепенным членам, в грамматиках языков «эргативных», особенно в грамматиках кавказских языков, до сих пор устойчивы позиции концепции, согласно которой прямое дополнение включается в число главных членов предложения, следовательно, в сферу второстепенных членов вводится только косвенное дополнение. Как нами уже отмечалось ранее, мотивируется это тем, что глагольное сказуемое в эргативных переходных предложениях согласуется в классе с прямым дополнением. Так, Н.Ф. Яковлев, традиции которого сильны в синтаксисе кавказских языков доныне, писал об этом так: « Главными членами предложения в чеченском языке являются: сказуемое (предикат), подлежащее (субъект) и прямое дополнение (объект)» [10]; «Прямое дополнение или объект выражает продукт или предмет труда, а также вообще лицо или предмет, подвергающийся действию. Прямое дополнение (грамматическое) в чеченском языке всегда стоит в именительно-винительном падеже и только в переходных предложениях. Сказуемое-глагол согласуется с прямым дополнением в классе. Таким образом, в тех случаях, когда подлежащее стоит в активном падеже (переходный оборот), сказуемое согласуется не с подлежащим, а с прямым дополнением, поэтому прямое дополнение и следует считать, на ряду с подлежащим, одним из главных членов чеченского предложения» [10]. Еще более определенно и вместе с тем доказательно (если с ним вообще можно согласиться) об этом писал И.И. Мещанинов. С его точки зрения, «в тех языках, в которых синтаксические отношения передаются не слиянием, а иными синтаксическими приемами, прямой объект выделяется и получает свое отдельное место в структуре предложения. Здесь положение его варьируется ..., начиная от зависимого члена и кончая самостоятельным, выступая даже в положении главного члена предложения» [6]; в языках «...яфетических Северного Кавказа не может ... идти речь об управлении падежом прямого дополнения со стороны глагола ... семантика самого прямого дополнения устанавливает и свою форму, и свое отношение к глаголу, то более близкое к нему, то более далекое» [6]; «в предложении переходного действия прямое дополнение выступает в этих языках столь же обязательным членом, как и подлежащее со сказуемым. Здесь прямое дополнение уже главный член предложения» [6];. В вопросе о включении прямого дополнения в предикативную основу предложения попредставляет интерес обращение в одной из своих работ Т.П. Ломтева к проблеме предикативности в языках с иным, чем в индоеропейских, соотношение субъекта, объекта и предиката. Сославшись на широко распространенное мнение о том, что предикативность есть грамматическое (а не логическое) свойство предложения, и грамматичность предикативности выражается в формах лица (класса), времени, модальности, Т.П. Ломтев переходит к кавказским языкам. Отметив, что «глагол в некоторых кавказских языках в отличие от глагола в славянских языках содержит показатели свойств не только исходных, но и последующих предметов» [5], он делает вывод, что в предложениях типа аварск. Dica razi ha-v-ula emen «Мною довольным делается отец» (resp. чеч. Ас резаво да») «мы должны были бы признать предикативной не только семантику связей ha-v-ula emen (делается отец), но и семантику связей dica ha-v-ula (мною делается)» [5]. Однако, поскольку именно между dica и ha-v-ula такой связи нет, Т.П. Ломтев приходит к совершенно логичному выводу, что предикативность, следовательно, не грамматична. Если пойти дальше, можно в этой связи утверждать, что согласование в классе с объектом-дополнением, а не с субъектом-подлежащим, говорит о несущественности этого признака для главного свойства предложения - предикативности, а значит, этот признак не должен играть определяющей роли и в определении статуса члена предложения как главного или второстепенного. Тем не менее, ни этот, ни какие-либо другие доводы не кажутся убедительными тем, кто придерживается старой грамматической традиции. То, что эта традиция занимает прочные позиции в нахском языкознании и сейчас, доказывает синтаксическая часть книги И.Ю. Алироева, который пишет следующее: «По наличию в предложении главных членов (подлежащего и сказуемого) предложения могут подразделяться на односоставные и двусоставные. Учитывая особую роль в языках эргативного строя прямого дополнения, последнее также следует включать в число главных членов. Соответственно, предложенная классификация должна быть дополнена в этом случае трехсоставным предложением» [2]. На самом деле, как мы об этом говорили выше и как это обстоятельно показано А.И. Халидовым (Халидов 1999), функционально-синтаксически прямое дополнение мало чем отличается от такого же члена предложения в других языках, в том числе и в номинативных индоевропейских, поэтому, даже с учетом его специфики, оно должно быть квалифицировано как второстепенный член предложения и в чеченском языке, и в других кавказских языках.
Из двух типов дополнения прямое дополнение может входить только в состав сказуемого. Форма выражения прямого дополнения - именительный падеж, называемый часто абсолютивом. По своей функции и синтаксической семантике соотносится с винительным падежом (аккузативом) в номинативных индоевропейских языках. В том случае, если глагольное сказуемое способно иметь при себе префиксальный классный показатель, оно согласуется в классе с прямым дополнением: Ас книга й-оьшу «Я книгу читаю»; Цо болх б-о «Он работу делает//работает»; Дас йол й-еъна «Отец сено принес/привез»; Вашас сту б-устийна «Дядя быка откормил»; и т.п. Во многих случаях глагольные сказуемые неклассные, следовательно, нет и классного согласования сказуемого с прямым дополнением: Ас книга ийцира «Я книгу купил»; Беречо говр сацийра «Всадник коня остановил»; Дас говрана нуьйр тиллина «Отец коню седло постлал// оседлал коня»; и т.п. Это послужило для отдельных составителей чеченских грамматик (учебных) поводом к тому, чтобы дифференцированно подойти к решению вопроса о статусе не только прямого дополнения, но даже подлежащего в зависимости от согласования//несогласования с ним в классе глагольного сказуемого. Так, у З.Д. Джамалханова и М.Ю. Мачигова читаем следующее: «В непереходном предложении в случае изменения в классе или числе оно (сказуемое) согласуется с подлежащим в именительном падеже, и в этом случае подлежащее становится независимым членом; если сказуемое в числе и классе не изменяется, оно, не согласуясь с подлежащим, наоборот, управляет им, тогда это подлежащее становится зависимым членом» [4]. Здесь речь идет о зависимом и независимом подлежащих, а применение того же критерия к прямому дополнению приводит этих авторов к разграничению уже двух типов прямого дополнения: 1) главного члена предложения, если глагольное сказуемое согласуется с ним в классе [4]; 2) второстепенного члена, если такого согласования нет[4]. Мы исходим не из согласования глагольного сказуемого с дополнением, носящего к тому же нерегулярный и необязательный характер, а из функционально-синтаксического критерия, в соответствии с которым в качестве второстепенного члена предложения выделяется тот, который не участвует непосредственно в предикативном отношении, выражает зависимое синтаксическое значение (объекта, признака и т.д.), оформляется, как правило, косвенными формами имен, если это дополнения или неадъективно оформленные определения. При таком подходе прямое дополнение, конечно, должно характеризоваться как второстепенный член предложения.
[Кстати, придание статуса главного члена прямому дополнению характеризует не только кавказский синтаксис или вообще синтаксис «эргативных» языков. Это же самое, но, конечно, не в связи с классным согласованием, предлагалось применительно к французскому языку, по происхождению и структурным признакам весьма далекому от кавказских языков: «Прямое дополнение (Od) - важнейший второстепенный член предложения. Роль прямообъектной конструкции и прямого дополнения во французском синтаксисе такова, что некоторые лингвисты считает его третьим главным членом предложения» (Гак 1986, стр. 79). Объясняется это тем, что «во французском предложении Od несет наряду с семантической структурную функцию, оно необходимо для реализации валентных связей переходного глагола» (там же, стр. 80). Ясно, что прямое дополнение является структурно обязательным членом переходного предложения и возможности его элиминации во французском языке предельно ограниченные, но в принципе определенную структурную функцию прямое дополнение выполняет в любом другом языке, и вряд ли правомерно ставить его статус в зависимость от этого признака.].
Переходность глагола в эргативной конструкции может быть «скрытой» - в том смысле, что в соответствующей конструкции прямое дополнение не имеет самостоятельного словесного выражения, а «слилось» с глаголом. Эти предложения обратили на себя внимание М.И. Чапанова, который в принципе верно отмечает, что глаголы типа садаIа «отдыхать», сагатдан «скучать», гобаха «кружить» являются переходными, но почему-то интерпретирует это как случай, когда «некоторые непереходные глаголы индоевропейских языков в нахских языках являются переходными» [10]. Таких глаголов в чеченском и ингушском языках относительно много (къахьега «трудиться», дословно: «труд терпеть»; садаккха «вздохнуть», буквально: «душу выдохнуть»; готаса «обойти (вокруг)», буквально: «круг бросить»; ладогIа «послушать», буквально: «ухо настроить»; къадеха «проклинать, насылать проклятия»; и т.д.). Близки к ним по характеру общего значения, не соотносимого прямо с исходными значениями компонентов, глагольные словосочетания типа мангал тоха «косить», букв. «косу ударить», бIаьрг тоха «взглянуть», букв. «глаз ударить», церг тоха «надкусить», букв. «зуб ударить», куьг хьакха «погладить», букв. «руку потереть», урс хьакха «зарезать», букв. «нож потереть», и т.д. Переходными здесь являются, собственно, сами глаголы, а не словосочетания, и в них объект выражен. Слитное написание существительных с глаголами в одних случаях (садаIа, гобаккха и др.) и раздельное в других (бIаьрг тоха, куьг хьакха) не регулируется какими-то строгими правилами, с чем связаны известные проблемы выбора правильного написания подобных глаголов и словосочетаний. Единое для всех подобных случаев правило раздельного написания было бы, наверное, оптимальным выбором, так как в этом случае была бы решена в интересах носителей языка орфографическая проблема и вместе с тем эргативность и переходность конструкций с таким предикатами и дополнениями не вызывала бы сомнений и разночтений.
Косвенное дополнение может быть выражено любым косвенным падежом, кроме эргативного. У Н.Ф. Яковлева косвенные дополнения подразделяются на а) самостоятельное родительное дополнение (не при дополняемом), б) дательное дополнение, в) творительное дополнение, г) местное дополнение в его различных формах, д) вещественное дополнение и е) сравнительное дополнение. То есть дополнения дифференцируются по принадлежности к тому или иному падежу. При этом отнесение тех или иных словоформ к дополнениям у Н.Ф. Яковлева вызывает вопросы. Так, он приводит родительное дополнение в значении субъекта собственности или принадлежности (Сан ахча ду «У меня деньги есть»; Сан корта лозу «У меня голова болит»), а затем предупреждает о том, что «его следует отличать от тех случаев, в которых имеется несамостоятельное родительное дополнение при дополняемом»: Сан ахча ду иза «Мои деньги - (есть) вот те» [11]. Во втором случае на самом деле не дополнение, а определение, но если даже согласиться с Н.Ф. Яковлевым, непонятно, к какому - косвенному или прямому - типу дополнений он относит «несамостоятельное родительное дополнение» (в приведенной классификации косвенных дополнений оно у него не отражено). Видимо, ни сам подход к классификации дополнений, ни идентификация конкретных словоформ с дополнениями, характерные для Н.Ф. Яковлева, нас не могут устроить. Хотя бы даже потому, что односторонний подход здесь неуместен: ни структура предложения и его компонентов, ни семантика не могут быть единственным критерием их классификации, в таких классификациях должно быть учтено и то, и другое. Падежная форма, даже с учетом того, что среди структурных свойств членов предложения способ их выражения является главным свойством, для нас важна, но не настолько, чтобы строить на падежных различиях саму классификацию: не строим же мы, например, на этом признаке классификацию определений и обстоятельств. Наиболее оптимальным представляется подход, при котором в основу классификации кладутся принятые в грамматиках многих языков различия в способах выражения определенных (синтаксических) значений, свойственных тому или члену предложения. В данном случае речь идет о том, что на первом месте для нас значение, на втором - форма.
Косвенное дополнение в чеченском языке является второстепенным членом предложения, реализующим следующие основные (синтаксические) значения.
1. Субъект собственности и принадлежности, или субъект обладающий. Выражается родительным падежом в функции приглагольного дополнения: Йишин дуккха а тайнигаш ду «У сестры много кукол»; Сан лулахочун дуккха а уьстагIий ду «У моего соседа много овец». Такие предложения интересны тем, что функция и значение родительного падежа в предложениях минимальной структуры, включающей только предмет (объект) и субъект обладания, зависят от порядка слов: преобразование Лулахочун уьстагIий ду, где уьстагIий - подлежащее, ду - сказуемое, а лулахочун - косвенное дополнение, в УьстагIий лулахочун ду приводит к тому, что словоформа лулахочун перемещается в функцию именной части составного сказуемого, а объект обладания (уьстагIий) становится на место подлежащего квалификативного (определяющего) сказуемого. Т.И. Дешериева причисляет сюда и родительный падеж в предложениях типа Дешархочун корта лозу «У ученика голова болит» (Дешериева 1974, стр. стр. 40), однако это разные косвенные дополнения и в структурном, и в семантическом плане. В случаях с первыми двумя предложениями дополнения йишин и лулахочун зависят от составного именного сказуемого, которое обозначает предмет обладания, и распространяющее его дополнение может и должно рассматриваться как способ выражения семантики субъекта - обладателя. В случае с предложением Дешархочун корта лозу - простое глагольное сказуемое, выражающее семантику состояния, словоформа дешархочун зависит не от корта, а от лозу (лозу хьенан? Дешархочун - болит у кого? У ученика), поэтому в таких сочетаниях родительный падеж выражает значение субъекта состояния, а не обладания. Сюда следует отнести и употребление родительного падежа в функции приименного дополнения во всех случаях.
2. Субъект - «держатель» предмета, который не обязательно является его обладателем; субъект, у которого находятся обозначаемые подлежащим предметы и лица (Вахегахь ахча ду «У Вахи деньги есть»; Лулахошкахь дукха нах бу «У соседей много людей есть»). Именно поэтому, видимо, эта форма местного падежа в литературе получила название «заключающего падежа»
3. Субъект - источник действия, состояния, обозначенного именем существительным. Это значение реализуется родительным падежом в функции приименного дополнения: Сан доттагIчун къамел даггара дара «Моего друга разговор от души (искренний) был»; Берзалойн угIар дара хезаш «Вой волков был слышен»; Кеманан гIовгIа хIинца а ю сан лерехь «Самолета шум все еще есть в моих ушах».
Рецензенты:
Тимаев А.Д., д.ф.н., профессор кафедры чеченской филологии ФГБОУ ВПО «Чеченский государственный университет», г. Грозный;
Сулейбанова М.У., д.ф.н., профессор кафедры русского языка ФГБОУ ВПО «Чеченский государственный университет», г. Грозный.