«Четьи-Минеи», корпус агиографических текстов, расположенных по дням церковного года, является концептуальным явлением в русской словесности. Отличающийся активной жизнью в читательской среде, свод житий Дмитрия Ростовского бытовал во множестве форм: собственно сводом - в наиболее «статусных» книжных собраниях; отдельными томами - в частных, небольших приходских, общественных городских библиотеках; в выписках - в личных собраниях; в извлечениях - дешевых, общедоступных изданиях отдельных житий. В нашу задачу входит исследование отдельных экземпляров «Четьих-Миней» Дмитрия Ростовского для выявления истории бытования книги в читательской среде.
Методика описания экземпляров печатного издания разработана в связи с необходимостью получить нужные сведения об издании (его распространении, популярности, особенностях содержания), о судьбе отдельных книг и прочую историко-культурную информацию. Основной задачей описания печатной книги (в том числе - старопечатной) И.В. Поздеева обозначает следующее: «Общей задачей описания экземпляра является выявление его особенностей, отражающих все этапы возникновения и бытования книги: и как части определенного тиражированного текста - части издания, история которого ограничена временем печати; и как самостоятельной книги, имеющей уникальную и неповторимую судьбу» [4, 9; 7; 6]. В нашем исследовании бытования Четьих-Миней в читательской среде нам будет важен именно второй аспект изучения экземпляров; в стороне остаются многие вопросы характеристики собственно издания Четьих-Миней, ибо «вопросы о точном соответствии тетрадной формулы, особенностях оформления и набора, состоянии досок и иные относятся к описанию издания и его вариантов, а не экземпляра» [4, 14]. Мы останавливаемся на тех аспектах использования экземпляров Четьих-Миней, которые обнаруживают активное присутствие человека (читателя, владельца, пользователя в различных целях и проч.) в читательских/владельческих пометах, записях на полях и чистых листах книги, а также в степени ее сохранности и прочих «следах» человека (детские росчерки на тексте, отрывы бумаги в хозяйственных целях, степень загрязнения книги насекомыми и порчи влагой, говорящая об условиях хранения книги и т.д. и т.п.) - словом, на всем том, что являет историю книги как факта культурной (прежде всего - духовной) жизни общества, насколько выявление этих факторов может быть интерпретировано, восстановлено или предположительно реконструировано.
Стоит отметить, что, подходя к описанию отдельных экземпляров книги, дающему «богатую и разнообразную, а порой и совершенно уникальную историческую и историко-культурную информацию» [4, 9], нужно в свою очередь иметь в виду историко-культурный контекст бытования издания (или типа книги) в той или иной среде, особенность которой понятна изначально. Так, например, по отношению к бытованию Четьих-Миней Дмитрия Ростовского как книги четьей, «душеполезной», а, значит, во многом «сокровенной», мы отмечаем достаточно скудное количество записей непосредственно на книгах, которые, несомненно, были к тому же достаточно дорогими а, значит, особо хранимыми. Анализ количества сохранившихся экземпляров Четьих-Миней (в целом не очень внушительного) приводит к возможному выводу о том, что до нас дошли как раз те экземпляры, которые хранились с особым тщанием и, следовательно, мало отразили следы читательского присутствия. Следует предположить, что в Лету канули как раз те книги Четьих-Миней, следы присутствия читателей и владельцев на которых были наиболее многочисленными и показательными.
Однако даже не дороговизна книг определяла отношение к книге, а особенности культуры чтения в той или иной среде. Так, например, оказались охарактеризованными пометы на старообрядческих книгах Усть-Цилемы [2] и Удоры [5], что позволяет произвести сопоставительный анализ различий бытования книги в старообрядческой и новообрядческой среде. Обилие записей на старообрядческих книгах о факте чтения их тем или иным человеком говорит не только о несомненной активности чтения в старообрядческой среде, но и о том, что исходя из норм общинной жизни требовалась фиксация этой активности (прежде всего в целях послушания духовному наставнику). Интересно, что многие записи сделаны, судя по всему, не самими читателями, а их наставниками (и/или владельцами книги) - об этом говорят записи вроде: «Сию книгу под названием Списка случилось прочитать крестьянину Устьцелемьского селения Прокопью Евла[мпиевичу] Чупрову 1865, 73 и 73 года (!) июля 24-го» (ИРЛИ УЦ 266, л. 82); «Верю, что подпись Чупров» (там же, л. 81 об., печатные буквы); «Верю, что подпись Чупрова... (далее подпись неразборчиво). 1868 г. 2 января» (там же, л. 82, под записью П. Чупрова)» [2, 40]. Некоторые записи косвенно указывают на требования к чтению и, возможно, надзоре за ним: читатели указывают точные даты, когда они начали чтение и окончили его, как долго читали книгу, на то, что читали «каждый день» или «от корки до корки»; встречаются благодарности владельцу книги и благословение его. Все это свидетельствует об особой культуре старообрядческого чтения, подчиненной строгой внутренней системе и традициям гораздо более коллективного, общинного взаимодействия с книгой - в отличие от индивидуально ориентированной светской (и во многом - религиозной также) традиции индивидуального и мало афишируемого (и даже обсуждаемого) душеполезного чтения, распространившейся в рамках официальной религии и в той или иной степени вне этих рамок.
De visu нами исследован 61 экземпляр печатных «Четьих-Миней» из собрания Новгородского государственного объединенного музея-заповедника (НГОМЗ) и Российской государственной библиотеки (РГБ). Также были проанализированы каталоги нескольких собраний печатной книги, содержащие поэкземплярное описание изданий, с указанием вкладных записей и состояния книги [3].
Следует отметить, что составы сохранившихся экземпляров «Четьих-Миней» в НГОМЗ и РГБ очень разнятся качеством и количеством. Если последнее обстоятельство объяснимо общим богатством собрания РГБ, в том числе Музея книги, то высокое качество сохранившихся в РГБ экземпляров (как по степени сохранности, так и по исполнению каждого экземпляра - наличию и ценности переплета, тисненого рисунка на бумажном блоке и т.д.) можно объяснить лишь отчасти: многие экземпляры поступили в РГБ из Троице-Сергиевой лавры, где, видимо, сохранялись со всем возможным тщанием, а также украшались переплетами, часто с тисненым золотом орнаментом по периметру крышек. В собрании РГБ немало «парадных» экземпляров «Четьих-Миней», но чаще всего именно они не содержат следы читательского присутствия (отсутствуют пометы, записи, загрязнения и т.д.).
В противоположность этому многие экземпляры «Четьих-Миней» в собрании НГОМЗ находятся в очень плохом состоянии; по словам хранителей, - «в руинированном». Это зависит прежде всего от условий хранения, а не использования. Часть старопечатных книг была вывезена из Новгорода во время войны в Германию, хранилась в ужасных условиях и возвращена в совершенно разрушенном виде. Те минеи, что в состоянии читаемом, обнаруживают следы использования: загрязненные углы листов, следы воска, пятна от каких-то жидкостей. Некоторые развороты сильно загрязнены, засижены насекомыми, как будто долго лежали открытыми на одном месте. Примечательно также, что в минеях мало помет (изредка - лишь пометы на полях), мало владельческих записей. В одной из хорошо сохранившихся миней (в той части, где читается Житие Варвары) вложен листок писчей бумаги с красивыми водяными знаками; на листке карандашом дореволюционной орфографией сделан «конспект» жития Варвары, возможно, для рукописного сборника избранных житий либо просто «для себя» (возможно, конспект принадлежит читательнице, тезоименитой святой Варваре).
Записи в книгах «Четьих-Миней» разделяются на владельческие, записи типа «проба пера», святцев (выписано, в какой день года поминается тот или иной святой - видимо, тезоименитый владельцу книги или членам его семьи), записи фамильного характера (о рождении и смерти родственников, других значимых событиях жизни) и «летописно-краеведческого» содержания (например, о пожаре в Гостином дворе в Боровичах или доставке в город иконы Богоматери из Валдая), в некоторых случаях записями на полях являются отклики на прочитанный текст.
Среди следов, говорящих о практике и истории использования каждой конкретной книги, можно назвать залоснение листов пальцами, следы воска от свечей, следы пыли и насекомых (мух, тараканов, жучков-древоточцев), отпечатки от засушенных в книге цветов, детские каракули на листах чистых и с текстом (последнее, нередкое явление говорит скорее о том, что «Четьи-Минеи» находились в пределе досягаемости членов семьи, в том числе малолетних, но к книге относились бережно: многие разорванные листы аккуратно подклеены). Важными и интересными фактами использования «Четьих-Миней» становятся документы, находящиеся в книгах, не имеющие отношения к тексту и говорящие о деталях жизни и быта владельцев книги. Такими документами, счастливо сохранившимися в некоторых экземплярах, являются частные письма, поминальные записки, читательское требование на книгу Четьих-Миней студента начала XX в., полоски из газет и листов отрывных календарей советского времени (в некоторых случаях со ссылками на тексты в составе книги Четьих-Миней, которые следует прочитать), фрагментов церковных книг (все это служило закладками).
Некоторые экземпляры «Четьих-Миней» обнаруживают самые активные следы читательского присутствия в тех экземплярах, что хранились в личных собраниях, а также (и это самые яркие примеры в высшей степени «активного» и даже критического чтения) - в тех, что поступили из Московской духовной академии (ныне в собрании РГБ). В этих экземплярах «Четьих-Миней» отразились даже записи библиотекарей (на обклейках крышек переплета, чистых переплетных листах), кому из студентов академии выдавалась книга («У Любятовского», «У В. Гаретовскаго», «№ 3 У ст. А. Рождественскаго», «у Вознесенскаго»), не говоря уже о целой системе читательских помет. Примечательно, что количество и характер помет (в основном на полях книги) не зависят от тематики текста - читательской рефлексии равно подвергаются широко известные жития и те, что были мало распространены в православной среде.
Типы помет:
1) карандашные подчеркивания в тексте и отчеркивания фрагментов текста на полях;
2) записи NB и прочие знаки особого внимания к написанному (+, =, ≠, # и др.);
3) знаки вопроса на полях, вместе с подчеркиваниями соответствующих фрагментов текста или маргиналий на полях;
4) дополнения к тексту (например, имя патриарха «Илия»; в тексте имени патриарха нет);
5) знаки конспективно-выделяющего характера (а), 1) и др.);
6) гипертекстовые отсылки выделенных отчеркиванием фрагментов («Ср.л. 106 об.», «К л. 105 об.», записи типа «см. оборот», «см. ниже» и др.; гипертекстовые отсылки к другим датам памятей святых, упомянутых в тексте);
7) «эмоциональные» пометы типа «недобр.» и др.;
8) уточнение ссылок на источник цитирования, чаще с переводом славянской цифири на арабские;
9) пометы латиницей;
10) записи-отсылки к фоновым знаниям по предмету фрагмента текста («О семъ Ив[ан] Пет [рович] говорил инако, яко Евсевий крестъ <нрзб.>» (РГБ, Четьи-Минеи. Декабрь - февраль. М., 1759. Инв. № 5854. Л. 228 об.).
11) записи лексического и стилистического характера (рядом со словами «сквара, гной, косма, тыквица» подписано на полях: «запах, гарь; кал, дыра, стклянка» и др.);
12) ссылки на иноязычные источники («У Болланд[истов] 13 февр.»);
13) геометрические рисунки карандашом;
14) пометы «служебного» характера (например, на полях листов с текстом жития Макария Египетского отчеркивание фрагментов и карандашом в столбик: «согласно»);
15) пометы на полях «зри»; «зри» и рисунок кисти руки с указующим перстом;
16) записи содержательного характера: «зри о иконе направ [ляет] ангел Лукой» (Четьи-Минеи. Июнь - август. М., VI. 1764. Инв. № 9668. Л. 177);
17) записи пояснительного характера: «стадия - около 1½ версты», «оцтомъ» - «свиная желчь»;
18) записи, относящиеся к личным проблемам и размышлениям («Прочти, как детей своих любити, а не учити и неказавати (так!), за что получишь казнь от Бога, как священникъ Илии, чти 20-го августа, лист 500 всю повесть» (Четьи-Минеи. Июнь - август. М., VI. 1764. Инв. № 9668. Л. II об. (переплетный)).
Можно предположить, что Четьи-Минеи бытовали в читательской среде зачастую как «настольные книги», причем активно используемые для личных записей, часто фамильного, семейного (чаще - поминального) характера. Постоянное их употребление объясняет плохое внешнее состояние практически всех сохранившихся миней, не говоря уже о том, что многие из них были утрачены. Особенно уязвимыми были переплеты этих изданий. Книги из личных библиотек почти без помет в тексте. Таким образом, чтение зачастую было некритическим. Можно предположить также, что книги Четьих-Миней сохранялись с особым тщанием, а потому помет в них нет из соображений бережного отношения к книге. При этом в личных книгах больше владельческих записей и записей семейного содержания. Стоит отметить, что отсутствие восковых следов на страницах книги еще не означает, что книга не читалась: восковые следы чаще оставались на книгах церковного обихода. Одна и та же книга миней переходила от поколения к поколению, продавалась и, вероятно, выкупалась обратно потомками рода; принадлежала мещанам, крестьянам, купцам, ремесленникам (одна из исследованных нами книг была в собственности тульского оружейника), помещикам, священникам, монастырям (в собрании РГБ много книг Четьих-Миней из Троице-Сергиевой лавры, в НГОМЗ - из Иверского монастыря), священникам, духовным учебным заведениям. Уникальный экземпляр из собрания РГБ принадлежал Дмитрию Ростовскому; сохранились многочисленные его пометы на полях книги и бумажных полосках-вклейках. Отмечены случаи принадлежности тома Четьих-Миней целому селу. Иногда этот экземпляр (как, например, Четьи-Минеи из собрания РГБ, инв. № 7797) хранился в помещении, куда, видимо, был доступ жителям села (контора, склад и т.д.); в нее могли быть вписаны финансовые расчеты, благодарственные записи. Факт покупки книги Минеи Четьей отмечался как важное событие в виде владельческой записи. Скорее всего отдельные тома Четьих-Миней покупали по случаю (не отмечены факты указания на отдельные жития в томе, каким-либо образом (через тезоименитство святому и проч.) связанные с владельцем книги). «Кириллическая книга, таким образом, широко бытовала среди различных слоев населения, особенно среди низового читателя, выполняя информационные, учебные и общеобразовательные функции и являясь одним из важных элементов русской культуры XVIII в.» [1, 139].
Рецензенты:Кошелев А.В., д.фил.н., проф. кафедры русской и зарубежной литературы Новгородского государственного университета им. Ярослава Мудрого, г. Великий Новгород;
Каминская Т.Л., д.фил.н., проф. кафедры кадровой политики и управления персоналом Российской академии народного хозяйства государственной службы, г. Великий Новгород.