Поскольку жанр дневника приобретает в современном мире все большую популярность, представляется важным рассмотретьна конкретном материале особенности создания дневниковых записей, проанализировать, какое значение имеют дневники в творчестве того или иного автора, какие черты дневника являются наиболее значимыми, а какие второстепенными.
Целью исследования является последовательное выявление особенностей дневникового жанра и его значения в творчестве С. Киркегора и Ф. Кафки.
Материал исследования: дневниковые записи С.Киркегора и Ф.Кафки.
Методы исследования: культурно-исторический, сравнительно-исторический.
На первый взгляд датского философа XIX века Серена Киркегора и немецкоязычного писателя XX века Франца Кафку ничего или практически ничего не объединяет. Они жили в разное время в разных странах, писали на разных языках, Кафке мировую известность принесли художественные произведения, а Киркегору философские трактаты. Вместе с тем, как писатели (Х.Л.Борхес,А.Камю,Г.Гессе), так и исследователи (К. С. Мюнцер, В. Хабен) отмечают определенные сходства в векторе их творчества. Так, Борхес отмечает у писателей изобилие религиозных мотивов, а Гессе говорит об определенном сходстве характеров, отмечая, что Кафка «часто впадал в отчаяние, так же как в свое время это случалось с Паскалем или Кьеркегором». Сравнение между Киркегором и Кафкой возможно отчасти из-за того, что на протяжении жизни оба создавали дневники, которые выполняли для обоих писателей сходную функцию. Как следствие, в их дневниках описания историй любви, борьбы с болезнью, с тем, что Киркегор называет меланхолией, Кафка - бессонницей, а современные психологи - депрессией, кажется черновиками одной и той же истории.
Киркегор вел дневники с 1834 года до смерти (1854 год). Однако нужно отметить, что записи в его ранних дневниках подвергались самоцензуре.Как следствие, многое было уничтожено. Дневники Кафки с 1910 по 1923 год в период его наиболее активного творчества.
Сходство их дневников проявляется, как уже было отмечено ранее, на функциональном уровне. Для обоих писателей дневник - это черновик, содержащий множество зарисовок будущих произведений, размышлений, которые впоследствии превратятся в полноценные работы, это короткие истории с тончайшей границей между вымыслом и реальностью. Однако присутствуюттакже элементы бытового дневника, и здесь в записях обоих авторов также можно отметить определенные сходства. Один из «сюжетов», возникающих у обоих писателей, - этопомолвка. Данная в кратком изложении ситуация представляется практически идентичной: молодой человек искренне любит девушку, она отвечает ему взаимностью, родители не противятся предстоящему союзу, объявлено о помолвке, однако бракосочетания не происходит, так как молодой человек не чувствует в себе сил быть достойным мужем и отцом семейства. Помолвка расторгнута, а герой страдает до конца жизни, которая, впрочем, в случае обоих писателей была непродолжительной.
О Регине Ольсен, возлюбленной Киркегора, современному читателю известно совсем немного. Киркегор впервые встречает ее в 1837 году, когда ей едва исполнилось 15 лет, а в 1840 году состоится помолвка, которая будет им разорвана год спустя. Нужно отметить, что в XIX веке разрыв помолвки ˗ ситуация не частая, но и не из ряда вон выходящая. Однако для Киркегора это событие было источником страданий на протяжении всей жизни. Мысль о необходимости выбора между Региной и Богом, предварившая мысль о необходимости разрыва помолвки («Будь у меня вера, я остался бы с Региной; хвала господу, что я наконец это понял; в минувшие дни я был близок к тому, чтобы потерять рассудок...» [17]), сменилась ревностью, когда в 1847 году Регина все-таки выходит замуж. Вот, что он записывает в своем дневнике в этот период: «Она вышла замуж, за кого - не знаю, ибо когда я прочитал об этом в газете, меня словно хватил удар, газета выпала из рук, и желания снова ее раскрыть так и не возникла», и в другом месте - «Эта девушка доставила мне столько хлопот. И вот же - она не умерла, но счастлива и удачно вышла замуж...»[17].
О Фелиции Бауер, возлюбленной Франца Кафки, исследователям и читателям известно значительно больше. В 1912 году их познакомил ближайший друг Кафки, впоследствии его издатель, Макс Брод, и буквально через два дня после знакомства Кафка упоминает ее в своем дневнике: «15 августа.Бесполезный день. Я сонный, смущенный... Много думал - что за смущение перед написанием имени? - о Ф. Б.» [13].В дальнейшем последует помолвка, а затем - разрыв помолвки, но переживания сохранятся вплоть до последних лет жизни: так, в 1921 годууже смертельно больной Кафка пишет в своем дневнике: «Можно позавидовать легкости, с какой от меня может избавиться всякий, кто поссорится со мной или кому я стану безразличен или надоем (при условии, что дело не идет о жизни; когда однажды казалось, что у Ф. дело идет о жизни, избавиться от меня было нелегко, - правда, я был молод и силен, и желания мои тоже были сильными)» [13]. Примечательно, что Кафка был знаком с историей Киркегора, и именно это влияет на последовавшее решение: так, в 1913 году, когда состояние душевного здоровья Кафки максимально критично («Мучительное утро в постели. Единственным выходом мне казался прыжок из окна» [13]), он замечает: «как я и думал, его (Киркегора) судьба, несмотря на значительные различия, сходна с моей, во всяком случае, он на той же стороне мира», а спустя три года возвращается к этой мысли: «Откажись от безумного заблуждения и не сравнивай себя ни с Флобером, ни с Кьеркегором, ни с Грильпарцером. Это совершеннейшее мальчишество»[13].
Еще одна тема, объединяющая дневники Кафки и Киркегора - это подробное описание течения болезни, от которой страдают обо писателя. Как следствие и у Кафки, и у Киркегора изредка появляется идея самоубийства, однако достаточно редко, что легко объяснимо религиозной позицией философа. Болезни, от которых страдают оба писателя, определяются ими по-разному. Киркегор чаще называет ее «меланхолия» («в дополнение к широкому кругу знакомых, с которыми у меня весьма поверхностные взаимоотношения, у меня есть один близкий друг: моя меланхолия»). Другое название этой болезни, упоминаемое Киркегором - это уныние (tungsind). Упоминания этого недуга впервые появляются в дневниках Киркегора в середине 1840 годов и остаются до самых последних тетрадей. Болезненное состояние Кафки сопряжено не только с душевным, но и с физическим состоянием. Туберкулез, ставший официальной причиной смерти, проявится только в 1917 году, но уже с 1910 года, с самых первых дневниковых тетрадей, читатель узнает о физической слабости Кафки, что негативно сказывалось и на его душевном состоянии. Начиная с 1910 года на страницах его дневника появляются следующие замечания: «Когда я сажусь за письменный стол, то чувствую себя не лучше человека, падающего и ломающего себе обе ноги в потоке транспорта на Place de I'Opera» [13], и этот мотив сохраняется до 1922 года: «То была лишь усталость, но сегодня новый приступ, вызвавший испарину на лбу. Что, если сам собой задохнешься? Если из-за настойчивого самонаблюдения отверстие, через которое ты впадаешь в мир, станет слишком маленьким или совсем закроется? Временами я совсем недалек от этого. Текущая вспять река» [13].
Для обоих авторов функция бытового дневника - это самонаблюдение, попытка описать собственное состояние с целью понять его, осознать и, возможно, излечиться. В современной психиатрии, например,ведение дневника - это один из методов лечения депрессии. Вместе с тем, совпадения на уровне бытового дневника втекстах Киркегора и Кафки обусловлены тем, чтодля последнего были доступны тексты, в частности дневниковые, философа, и их влияние очевидно.
Еще одна значимая функция дневников для обоих авторов - это создание записей, которые впоследствии будут включены в полноценные произведения. Дневники Киркегора в этом отношении достаточно сложно рассматривать с точки зрения черновика, так как они наполнены размышлениями о противопоставлении эстетического и этического, о христианстве, о нравственности. Все эти темы впоследствии найдут отражение и в его философских трактатах, однако на уровне текста совпадений не так много. Однако в дневнике также присутствует немало отсылок к будущему «антиавтобиографическому» роману «Дневник обольстителя». Мысли о человеке, пытающемся кого-либо обольстить, появляются в дневниках Серена Киркегора еще в 1834 году, когда автор записывает в своем дневнике: «Он не тот человек, который пытается обольстить кого-то. Напротив, он пытается предостеречь их от такого шага...» [5]. Однако это еще ничего не значащие черновые записи. Размышление же непосредственно о тексте романа появится позже, только в записях от 1841-1842 года - «Реплика одной обольщенной девушки: пощадите меня, освободите от вашего сострадания. Вы не понимаете ни моей печали, ни моего счастья. Я люблю его также сильно, и мое единственное желание - еще раз быть молодой, чтобы еще раз быть обманутой им» [5]. Это тоже своего рода зарисовка к роману «Дневник обольстителя», впрочем, так и не нашедшая отражения в тексте романа. С другой стороны, этот возглас «обольщенной девушки» ничуть не противоречит созданному образу Корделии - ведь в романе, как и в приведенном отрывке, нет жалоб, проклятий. Корделия не сетует на то, что познакомилась со своим обольстителем и полюбила его.
Любопытна также запись, сделанная в конце 1842 года. Она начинается заголовком: «Дневник Обольстителя. №2. Попытка демонического от Йоханнеса Мифестофелеса». В этой зарисовке снова возникают знакомые читателю персонажи - Корделия, Эдвард. Однако происходящее отделено от ситуации, знакомой нам по роману, значительным периодом времени: «Сцена в доме Корделии, которую он встретил женой Эдварда. Там живет молодая девушка, существо, пока все происходит в доме Корделии, весьма утонченное» [5]. Перед нами еще один черновик «Дневника Обольстителя» или, возможно, его продолжения или видоизменения. В дневниках Киркегора отсылки к «Дневнику Обольстителя» наиболее заметны, поскольку это художественное произведение и стоит особняком в ряду других работ философа.
В дневниках Кафки также множество отсылок к создаваемым произведениям. Это, например, размышления об именах персонажей: «Имя «Георг» имеет столько же букв, сколько «Франц». В фамилии «Бендеман» окончание «ман» - лишь усиление «Бенде», предпринятое для выявления всех еще скрытых возможностей рассказа. «Бенде» имеет столько же букв, сколько «Кафка», и буква «е» расположена на тех же местах, что и «а» в «Кафка»[13]. В дневниках Кафки присутствуют также отрывки, которые впоследствии будут без изменения включены в тексты других произведений. Например, 14 ноября 1911 года Кафка делает запись, которая впоследствии будет включена в рассказ «Несчастие холостяка» 1913 года: «Перед сном. Как плохо быть холостяком, старому человеку напрашиваться, с трудом сохраняя достоинство, в гости, когда хочется провести вечер вместе с людьми, носить для одного себя еду домой, никого с ленивой уверенностью не дожидаться, лишь с усилием или досадой делать кому-нибудь подарки, прощаться у ворот, никогда не подниматься по лестнице со своей женой, болеть, утешаясь лишь видом из своего окна, если, конечно, можешь приподниматься, жить в комнате, двери которой ведут в чужие жизни, ощущать отчужденность родственников, с которыми можно пребывать в дружбе лишь посредством брака...»[13]. Существуют также образы, которые в дальнейшем в некотором изменении найдут отражение в его произведениях: так, запись от 14 июня 1914 года (« Однажды вечером я пришел из канцелярии домой несколько позже, чем обычно - один знакомый задержал меня внизу у ворот, - и открыл свою комнату, мыслями весь еще в разговоре, вертевшемся главным образом вокруг сословных вопросов, повесил пальто на крючок и хотел подойти к умывальнику, как вдруг услышал чужое прерывистое дыхание»[13]) считается зарисовкой к роману Замок, который будет закончен лишь семь лет спустя.
На структурном уровне тексты также сходны. Обращает на себя внимание их неоднородность, в тексты обоих дневников включены письма. В дневниках Киркегора, впрочем, они редко бывают выделены графически и часто могут восприниматься как продолжение рассуждений автора, однако обращение к адресату позволяет идентифицировать их. Несколько писем, включенные в дневники, также являются зарисовками романа «Дневник обольстителя». Другие - продолжение повседневных рассуждений философа, и форма письма позволяет подвести определенные итоги на тот или иной период времени.
В дневниках Кафки его собственные письма встречаются крайне редко. Любопытно, что в феврале 1912 года, а это период рассвета дневникового творчества у Кафки, мы встречаем следующее замечание: «26 февраля. Сегодня напишу Леви. Письма к нему я буду переписывать сюда, потому что надеюсь ими достичь чего-нибудь:
Дорогой друг...», но уже на следующий день - «27 февраля. У меня нет времени дважды писать письма»[13].
Тем не менее, в периоды чрезвычайных душевных волнений Кафка все же использует дневники как «платформу» для написания писем. Так, именно на страницах дневника впервые возникает письмо, которое впоследствии будет отправлено отцу Фелици в 1913 году: «Я набросал следующее письмо к ее отцу, которое завтра отправлю, если буду в силах.
«Вы медлите с ответом на мою просьбу, это вполне понятно, любой отец поступил бы так по отношению к любому жениху, и я пишу совсем не из-за этого, самое большее, на что я надеюсь, - что Вы спокойно отнесетесь к моему письму...» [13]. Примечательно, что на создание этого письма повлияет «Книга судеб» Киркегора: сам Кафка отмечает несколькими строками ранее: «Сегодня получил книгу Кьеркегора «Книга судьи». Как я и думал, его судьба, несмотря на значительные различия, сходна с моей, во всяком случае, он на той же стороне мира. Он, как друг, помог мне самоутвердиться» [13].
Помимо непосредственно писем в дневниках частотны обращения. В тексте частного дневника Киркегора обращения к неведомому «ты» встречаются довольно часто. Адресаты иногда указаны, как, например, в случае одной из записей, сделанных в период с 27 января 1837 года по 2 июня (в начале этой тетради), когда автор восклицает: «Спасибо тебе, Лихтенберг, спасибо. Ты говоришь, что ничто так не обессиливает, как общение с так называемыми Литераторами от науки, которые думают не сами, а сквозь призму тысячи историко-литературных обстоятельств» [5].
Но зачастую невозможно определить, кого имеет в виду Киркегор под «ты». В некоторых случаях, мы можем предположить, что это обращение к Регине. Характерно, что в дневнике, написанном в период с 1841по 1842 год, когда Киркегор, разорвав помолвку с Региной (10 октября), отправляется в путешествие, количество обращений к «Ты» значительно возрастет. Записи этого периода можно разделить на несколько групп - те, в которых Киркегор напрямую обращается к Регине, называя ее имя, те, где он не называет его, и те, где он говорит о ней в третьем лице. Тематика этих заметок тоже довольно однородна. Киркегор размышляет, что Регине просятся многие грехи за ее любовь, говорит о своих чувствах.
Интересно также и то, что в этот же период становится больше записей от «первого» лица. Дело в том, что в самых ранних дневниках Киркегора, с 1834 по 1836 годы, «я» практически вообще нет в тексте. Отсутствие «я», с одной стороны, совершенно нетипично для дневника как жанра, предполагающего размышления о себе. С другой стороны, это объяснимо тем, что Киркегор изымал из своего дневника записи, которые представлялись ему наиболее личными. Петер П. Роде в книге «Киргекор сам о себе» замечает, что как автор дневника философ «не отличался тогда особым прилежанием (позднее он изменится в этом отношении), здесь больше поэтических раздумий, нежели заметок о реальных переживаниях. Создается впечатление, что в эти первые годы он избегал фиксировать действительные события своей жизни, узнаем мы о них лишь из лаконичных намеков в дневниках уже более поздней поры, зачастую несколько лет спустя. Нужно учесть, что нередко из дневников вырваны целые страницы, видимо в тех местах, где, как он полагал, он проявил излишнюю чистосердечность...» [17].
А с 1837 года впервые появляются записи «от первого лица» и, таким образом, повествование приобретает «личный» характер, а отстраненные философские размышления все более и более отходят на второй план.
У Кафки обращение к третьему лицу практически не встречается, что знаменательно, поскольку с одной стороны подтверждает, что дневники Кафки (как и многие его художественные произведения) не были созданы для дальнейшей публикации. Напротив, говоря о создании дневника он замечает: «Одно из преимуществ ведения дневника состоит в том, что с успокоительной ясностью осознаешь перемены, которым ты непрестанно подвержен и в которые ты, в общем и целом, конечно, веришь, догадываешься о них и признаешь их, но всякий раз именно тогда невольно отрицаешь, когда дело доходит до того, чтобы из этого признания почерпнуть надежду или покой. В дневнике находишь доказательства того, что даже в состояниях, которые сегодня кажутся невыносимыми, ты жил, смотрел вокруг и записывал свои наблюдения, что, таким образом, вот эта правая рука двигалась, как сегодня, когда ты благодаря возможности обозреть тогдашнее состояние, правда, поумнел, но с тем большим основанием ты должен признать бесстрашие своего тогдашнего стремления, сохранившегося, несмотря на полное неведение» [13]. То есть текст создается для себя будущего, для того, чтобы иметь возможность лучше понять себя, цели быть понятым потомками не ставится. Кафка не раз в записях отмечает, сколь необходим для него дневник, вместе с тем дневники Кафки - не секрет для его окружения. Он читает отрывки Максу Броду («Новогодье. Я собирался после обеда почитать Максу кое-что из дневников, заранее радовался, но не сделал этого»), а в 1921 году передает свои дневники Милене Есенской - «15 октября. С неделю назад все дневники дал М. Немного свободнее? Нет» [13].
Итак, дневники Серена Киркегора и Франца Кафки - это тексты, которые во многом схожи как с точки зрения описываемого материала, так и с точки зрения внутренней структуры. Для исследователя дневники обоих авторов интересны представляют интерес в первую очередь тем, что позволяют глубже понять создаваемые произведения. Именно дневники позволяют выявить, что повлияло на создание произведений писателей, и, в частности, выявить влияние Серена Киркегора не только на творчество, но и на поступки Франца Кафки. Пристальное же внимание обоих к движениям мятущейся души, в первую очередь проявляющееся в дневниках, получило новый виток в сформировавшейся в XX веке философии экзистенциализма.
Выводы
Материалы дневников Ф. Кафки позволяют выявить то влияние, которое оказал на его творчество С. Киркегор. Дневники обоих авторов - это зачастую ключ к более глубокому пониманию их произведений. Это также пример записей, в которых сочетаются бытовые дневники и дневники-черновики.
Рецензенты:КлингО.А., д.ф.н., профессор, заведующийкафедройТеорииЛитературыФилологическогофакультетаМосковскогоГосударственного Университета им. М.В. Ломоносова, г. Москва;
Липгарт А.А., д.ф.н., профессор кафедры Английского языкознания Филологического факультета Московского Государственного Университета им. М.В. Ломоносова, г. Москва.