Начало функционирования русской администрации в Карачае относится к 1834 г., когда сюда был назначен первый царский пристав [17, с. 48]. В 1865 г. система приставств была упразднена, карачаевские селения и несколько абазинских, ногайских и черкесских аулов были объединены в Эльбрусский округ с «военно-народным управлением». В 1871 г. окружная система также была упразднена, и были учреждены участки в составе Баталпашинского уезда (с 1888 г. - отдела). Территория бывшего Эльбрусского округа вошла в состав Хумаринского участка, а абазинские, ногайские и черкесские аулы бывшего Зеленчукского округа составили Бибердовский участок. С этого времени вплоть до революции горцами управляли участковые начальники [2, с. 163].
С вхождением в состав Российской империи правящий класс горцев довольно быстро усвоил важнейшую традиционную черту российской политической культуры. Речь идет о том, что в России, говоря словами специалиста по элитологии О. Крыштановской, «не богатство приводило к власти, а власть вела к богатству». Еще точнее - именно «обладание властью давало все остальное - богатство, связи, влияние» [12].
Основа целеполагания деятельности дореволюционной элиты горцев была прежде всего обусловлена состоянием дел в системе жизнеобеспечения, острейшей проблемой которого в нагорной части Верхней Кубани выступало хроническое малоземелье. По утверждению А.Н. Дьячкова-Тарасова, к тому времени число безземельных семей вчетверо превышало количество землевладельческих [8], а у некоторых не имелось земли даже под постройку жилища (таких семей, например, в Учкулане было около 50, в Карт-Джурте - около 50) [9, с. 107]. Площадь Карачая в начале ХХ в. составляла лишь 324 125 десятин, из которых 25% были полностью непригодны для хозяйственной деятельности. Еще 28% составляли леса, также непригодные для животноводства [18, с. 56]. В то же время на 5932 дворов (семей), или 34 975 человек (1907 г.) карачаевского населения [11, с. 31] приходилось 723 тыс. голов скота [18, с. 54], т.е. около 122 голов на семью.
Земельная нужда заставляла основную часть работоспособного населения проводить вдали (от 75 до 150 км) от семейного очага, где оставались в основном старики, женщины и дети. Дефицит земли напрямую затрагивал экономические интересы элиты, к которой принадлежали все скотопромышленники и коннозаводчики. Поскольку за пределами своих аулов землю можно было лишь арендовать (войсковые казачьи и казенные земли не продавались), то они стремились обрести надел через систему «пожалований». Это в свою очередь требовало близости к царской администрации, а еще вернее - вхождения в региональную правящую элиту.
Так, согласно «высочайшему повелению» от 16 февраля 1871 г. были наделены земельными участками общей площадью в 4279 десятин «17 лиц из карачаевских таубиев, кадиев окружного словесного суда и старшин аулов: из них 7 лиц фамилии Крымшамхаловых, 2 Карабашевых и по 1 лицу из фамилий Бостановых, Дудовых, Байрамуковых и др.» [18, с. 126]. В основном это были те же самые фамилии, которые составляли местную элиту и в дореформенное время [15, с. 28-30].
Вхождение в провинциальную элиту изначально происходило, прежде всего, через должности аульных старшин, депутатов словесных судов и иные, которые отмечались жалованными угодьями, внешними атрибутами принадлежности к власти - чинами и наградами от военно-колониальной администрации. Исключительно престижной у горцев считалась стезя профессионального военнослужащего. Уже в 1850-е гг. офицерские чины, в основном иррегулярных войск (горской милиции), присваивались князьям Крымшамхаловым (Абдурзак, Бадра, Каншаубий, Магомет), Дудовым (Магомет и Шмауха), Карамурзиным (Таусолтану), узденям Керти Салпагарову, Эльмырзе Узденову, Али Джараштыеву [3, с. 20-25]. В целом многие представители западно-кавказской (абазинской, карачаевской, ногайской, черкесской) интеллигенции вышли из военной среды [10, с. 126-127]. Царская администрация на Кавказе, кстати, очень хорошо осознавала «служебный потенциал» горцев.
Добавим, что в годы гражданской войны на «милитаризованности» горского сознания, популярности военной службы и ее атрибутов в среде горцев играло и белогвардейское командование. Не случайно при посещении Карачая атаманом Баталпашинского отдела генералом Филимоновым (сентябрь 1919 г.) воинскими званиями по линии иррегулярной службы (горской милиции) были отмечены многие горцы. В числе влиятельных жителей селений Тебердинского ущелья это были Исмаил-эфенди Акбаев (прапорщик милиции), Ибрагим Акбаев (прапорщик милиции), князь Султан-Мурат Карабашев (юнкер милиции), Мудалиф Урусов (прапорщик милиции) [21, л. 47]. Кроме того, известно, что отдельский атаман присвоил офицерские чины и авторитетным жителям других селений - Абулкериму Хасанову, Муссе Абаеву, Исхаку Абайханову, Мурату Аджиеву, Мырзакулу Блимготову, Казий-хаджи и Гилястану Лайпановым, Джамболату Узденову, Рамазану Чотчаеву, Азрету Эркенову[21, л. 21-36].
Конечно, карьера военнослужащего или служащего местной администрации привлекала не всех. С одной стороны, профессиональную военную службу избирали в основном аристократы, но с другой - и местных административных должностей, к которым допускали аборигенов, было сравнительно немного. Кроме того, для горцев существовал установленный колониальной администрацией «потолок» служебной карьеры по административной линии: например, за 1834-1917 гг., т.е. за все время пребывания Карачая в составе Империи, в числе местных приставов и участковых начальников (глав местных администраций) не было ни одного карачаевца. Поэтому вхождения в региональные элиты горцы чаще всего старались добиться через получение образования. Это было связано с тем, что в ту пору практически вся провинциальная интеллигенция (учителя, медики, инженеры и т.п.) находилась на государственной службе. Особенность русской интеллигенции в том и состоит, что она являет собой, по выражению А. Севастьянова, «дитя правительства, а не длительного исторического процесса, как в Европе». В последней были вольные университеты - рассадники независимого знания, а в России все высшие и специальные учебные заведения изначально являлись государственными. К тому же в Европе первые университеты возникли в XII в., а в нашей стране - в XVIII в. Мотив монархического режима в данном направлении с самого начала был связан с сугубо практической задачей: обеспечить «потребное количество» представителей умственного труда - инженеров, офицеров, врачей, священнослужителей, послушных абсолютизму» [16, с. 109]. Это и обуславливало то, что у горской элиты за сравнительно короткий срок укрепилось осознание престижности, можно сказать, карьерного потенциала интеллектуального труда, в связи с чем особого упоминания заслуживает дореволюционная интеллигенция (как прослойка профессиональных работников умственного и творческого труда). Основная часть таких профессий, как учителя, медики, инженеры и иные, в социальном плане ныне отнесена к числу интеллигенции и отчасти служащих, а в царское время являлась разновидностью чиновной службы. Преподавательский состав вузов, обладатели ученых званий и ученых степеней, должностные лица культурных учреждений (например, театров, академии художеств и др.) представляли собой разновидность самых привилегированных работников государственной службы, получали классные чины по имперской «Табели о рангах» - вплоть до приравненных к генеральским званиям.
Имеющиеся материалы позволяют утверждать, что первыми среди карачаевцев начальное русско-европейское образование получили заложники (аманаты) из родовитых фамилий, выданные по итогам переговоров о присоединении Карачая к России осенью 1828 г. Судя по всему, самые первые из них содержались достаточно долго: в 1841 г. в «казенном доме» Боргустанской крепости фиксируются аманаты - князья Ахмат Крымшамхалов (1818 г.р.) и Хасанбий Дудов (1812 г.р.), уздени Умар Узденов (1805 г.р.) и Умар Байрамуков (1810 г.р.), которые были взяты еще в 1828 г. Аманаты, судя по всему, вначале располагались в Нальчикской крепости, откуда в 1832 г. были отправлены в Ставрополь [5, с. 118]. В мае 1833 г. они под предлогом попустительства закубанским горцам со стороны карачаевцев были переведены в Дмитриевский полубатальон военных кантонистов (сыновей солдат и военных поселенцев) в Финляндию, откуда были возвращены по итогам переговоров 1834 г. [17, с. 48-49]. Их вернули в Нальчик, поскольку именно оттуда в 1836-1837 гг. аманаты были переведены в русское укрепление близ верхнекубанского Каменного Моста, «где и ожидали обмена». В числе этой, видимо, второй группы были Асланбек Бийнегеров (Крымшамхалов), Ислам Карабашев, Хасан Сагоев (видимо, искаженное Согаев - клан Казиевых), Мет Темурзин [5, с. 124]. Видимо, к третьей группе аманатов относились Абдурахман Боташев, Даулетгерий Салпагаров [13, с. 37]. Командование стремилось к тому, чтобы взрастить из аманатов будущих приверженцев России. Важной составляющей этого процесса считалась учеба. Многие из аманатов обучались в Нальчикской военно-аманатской школе [13, с. 37], где детям прививали современные идеи и начальные знания. Один из бывших аманатов, Эдигей Казиев (1810-1844), был впоследствии воспитан в шотландской колонии Каррас в районе Кавказских Минеральных Вод, принял протестантство (в крещении Андрей Хай) и, помимо родного карачаевского, русского, черкесского языков, освоил турецкий и ряд европейских языков (английский, немецкий, греческий) [6], что, видимо, можно считать результатом обучения. Зная судьбу многих из упомянутых лиц, можно согласиться с тем, что «из числа аманатов выходили очень многие представители формирующейся «российскости», которая стала ведущей тенденцией и реальностью исторической интеграции южных областей» нашей страны.
Тем не менее проблема образования стояла в горских районах Северного Кавказа чрезвычайно остро. Даже полвека спустя, после присоединения к Империи, в 1890-х гг. во всех селениях Карачая и Черкесии функционировали 16 начальных школ («училищ»), где учились лишь 846 ребят. К началу 1903 г. во всех горских начальных школах работали 66 педагогов [13, с. 46-48]. Здесь можно отметить, что преподаватели этих школ формально пользовались «правами государственной службы». Но на деле они различались: одна часть учителей этих школ числилась по штату Министерства народного просвещения, «точно и аккуратно» получая жалованье 20-го числа каждого месяца, в то время как другая их часть, находившаяся на содержании аульных обществ, получала жалованье с опозданием в 1-4 месяца [14, с. 269].
Престиж интеллектуального труда обусловил стремление некоторых горцев дать своим детям образование. Но следует учесть, что этот процесс не затронул горские низы, а был первоначально ограничен прослойкой состоятельных семей [14, с. 269]. Наиболее просвещенная часть горской элиты уже тогда старалась обучить своих детей в городских учебных заведениях (на селе средних школ не существовало), в первую очередь в гимназиях. Еще в 1842 г. специальное отделение для воспитания детей почетных горцев было открыто при Ставропольской гимназии (учрежденной в 1837 г. преобразованием высшего уездного училища в Кавказскую областную гимназию) [17, с. 248].
Лишь в начале 1900-х гг. в административном центре отдела станицы Баталпашинской были созданы мужская и женская гимназии, в которых учились будущие общественные деятели горцев - Фарида Батчаева, Магомет Батчаев, Хамзат Каракетов, Магомет Хасанов и др. Часть горцев получала образование в гимназиях Кисловодска (Ахмат Бегеулов, Бекмурза Байчоров, Мариям Хубиева и др.) [17, с. 48-50].
Все это позволило к моменту падения монархии повысить грамотность мужской части горского населения Черкесии почти до 8%, Карачая - почти до 12% (женской части до 2%) [17, с. 50].
Наиболее передовая часть элиты горцев осознавала особую перспективность специального образования. Его среди коренного населения раньше всех получили воспитанники военно-учебных заведений, т.е. офицеры. По имеющимся данным первым карачаевцем, получившим военное образование, является обучавшийся в кадетском корпусе (в 1843-1847 гг.) князь Хаджи-Мырза Крымшамхалов, который затем 28 лет прослужил в российской армии, дойдя до чина ротмистра, имел четыре имперских ордена (Св. Станислава III и II ст., Св. Анны III ст. и с мечами и бантом II ст.). Будущий полковник Мырзакул Крымшамхалов окончил Киевское пехотное юнкерское училище (1893-1895), его младший брат Басханук, ставший капитаном, обучался в Одесском пехотном юнкерском училище (1904-1906) [4, с. 78-79].
Из гражданских видов государственной службы очень престижной считалась юридическая служба, но получивших соответствующее образование было крайне мало (юристами стали Аубекир Батчаев, Бекмырза Крымшамхалов, о которых мы скажем ниже). Собственно говоря, в повседневности горцы сталкивались с госслужащими-юристами нечасто: ближайшие к аулам Большого Карачая юридические структуры располагались в 50 км севернее - в Хумаринском укреплении, куда к началу ХХ в. перемещался «центр карачаевской гражданской жизни». В 1915 г. Г.Ф. Чурсин писал, что «Хумаринское укрепление - административный центр Карачая: здесь помещается горский суд, ведающий делами карачаевцев; живут участковый начальник и карачаевский лесничий» [23].
К престижной тогда категории служащих относились инженеры и техники. Среди горцев Верхней Кубани ими были в основном выпускники Майкопского технического училища (Асхат Биджиев, Ильяс Кочкаров, Рамазан и Гапалау Текеевы, Умар Узденов, Асланбек Кочкаров, Али Хасанов [13, с. 41] и др.). Значительная их часть занимала ключевые руководящие посты в советское время. Первым карачаевцем с высшим инженерным образованием стал князь Ислам Дудов, воспитанник двух гимназий: Кубанской войсковой и Ставропольской (1872 г. с серебряной медалью) [17, с. 257].
К числу авторитетных служащих относились и учителя, в связи с чем популярна была Кубанская учительская семинария (созданная в 1871 г.) - первое среднее специальное учебное заведение в Кубанской области. Она функционировала с 1871 г. и изначально предназначалась для подготовки учителей в казачьих станицах, но сюда стали принимать и горских детей [19]. Ее окончили будущие общественно-политические деятели Карачая и Черкесии Курман-Али Курджиев, Рамазан Куатов, Хызыр Халилов, Тохтар Биджиев, Умар Чапаров, Асланбек Калмыков, Магомет Санглибаев и др. [13, с. 41]. Некоторые педагоги специальное образование получили в Тифлисской Александровской учительской школе (например, заведующий Бибердовской школой осетин Кулаев), Тифлисской Закавказской учительской семинарии (заведующий Учкуланской школой Имадеддин Субханкулов) [17, с. 172].
Уважением пользовалась и профессия служащего-медика. Единственным из доступных основной массе горцев Кубанской области медицинских учебных заведений являлась Екатеринодарская военно-фельдшерская школа, действовавшая при Кубанском казачьем войске с рубежа 1870-1880-х гг. Здесь предусматривался 4-летний курс обучения, куда принимали мальчиков 13-15-летнего возраста [22].
Таким образом, представления о высокой престижности государственной службы возникли и в значительной степени закрепились в сознании горцев еще в имперский период. Значительная часть молодежи из Карачая и Черкесии старалась выбрать жизненный путь служащего - гражданского или военного. В этом отношении смена политического режима в 1917 г. мало что изменила. Стремление попасть в политическую элиту осталось и даже усилилось.
Рецензенты:
Бегеулов Р.М., д.и.н., профессор, зав. кафедрой истории России КЧГУ им. У.Д. Алиева, г. Карачаевск.
Напсо М.Б., д.ю.н., профессор кафедры Гражданско-правовых дисциплин СКЮИ ФГБОУ ВПО «Саратовская государственная юридическая академия», г. Черкесск.