Как отмечают в этой связи С.А. Бурлак и С.А. Старостин, «на стадии двуязычия (билингвизма), когда появляются смешанные селения и даже смешанные семьи носителей языков I и II, как следствие - все владеют с детства (как родными) обоими языками. Если не принять немедленных мер по вытеснению языка II по возможности из всех сфер общения (все-таки, наверное, не всех, а из тех, в которых достаточно родного языка и которые он способен обслуживать. - Р.Б., А.Х.), язык I обречен» [1, с. 66]. Несколько позднее эти же авторы указали на формируемый динамикой двуязычия языковой нигилизм, порождаемый чисто прагматическим подходом к выбору языка общения, отметив, что билингвы обычно из двух языков, которыми владеют, выбирают тот, который «выгоднее» в сложившихся условиях жизни и деятельности [2, с. 69-70]. Что, в конце концов, неизбежно приводит к полному вытеснению «этнического языка» из всех сфер общения, в том числе устного общения в семье и с представителями своего этноса, после чего неминуемо приводит к отмиранию языка и следом за ним самого этноса.
«Национально-русское» двуязычие в нашей стране является следствием целенаправленной политики этнической и языковой ассимиляции, берущей свое начало с конца 30-х годов прошлого века. Впечатляющая динамика уровня владения русским языком представителями различных народов России - «результат языковой политики в области образования, точка отсчета которой - 13 марта 1938 г. - дата выхода Постановления ЦК ВКП(б) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей», резко изменившего языковую политику: на всей территории СССР был взят курс на русификацию, начался постепенный перевод всех школ на русский язык, родной язык изучался в качестве предмета» [4, с. 227]. Ограничение функций «местных языков» в образовательной сфере, не получившее особого развития лишь в нескольких республиках бывшего СССР (Грузия, Армения, прибалтийские республики), закономерно привело к их ограничению и в остальных сферах, т. е. языки десятилетиями теряли свои позиции важнейших определителей этнонациональной самоидентификации, а над многими нависла угроза реального исчезновения. Возможно, В.В. Тишков прав в своей оценке этнополитической ситуации в стране [7, с. 526-527], но нельзя согласиться с ним в том, что этнополитическая ситуация в России была более благополучной, чем в других полиэтничных государствах мира, именно в годы написания и выхода этой его книги (вторая половина 90-ых годов прошлого века). В наше время проблема «русского национализма» острее, чем проблема «нерусского национализма», а корни этого зла стали прорастать уже в 90-ые годы, что подчеркивается и самим В.В. Тишковым: «Однако ошибаются те, кто видит в нерусском национализме только злокозненность и эгоизм «неблагодарных националов». Политическая социология свидетельствует, что если тот или иной агент социального пространства не имеет «голоса» в системе, то он предпочитает «выход» из этой системы («voice or exit»). К сожалению, политическое и культурное пространство страны, особенно ее Центра, остается доминирующим этническими русскими и русской культурой. Достаточно привести пример избранной Государственной Думы в 1993 г., где решительно преобладают политики московского Садового кольца, а представительство регионов и этнических общин явно недостаточно. То же самое относится, даже в большей степени, к составу исполнительных органов власти, престижным позициям в офицерском и дипломатическом корпусе, в средствах массовой информации. В центральных средствах массовой информации фактически звучит только русская речь. От такой практики давно отказались многоэтничные по составу населения страны и даже те, где имеются всего лишь иммигрантские меньшинства. Крайние формы периферийного национализма стимулируются растущим национализмом среди русских (и наоборот)» [7, с. 121]. Все более разрастающийся «уличный» «русский национализм», опасность которого для всего общества руководители многонационального федеративного государства стали только-только осознавать, начинает сменяться непредсказуемым в своих последствиях поворотом в выработке стратегии национальной политики государства, направленной на то, чтобы сплотить сотни этносов, населяющие эту страну, уже не в «многонациональный народ Российской Федерации», как они обозначены в Конституции, или в «многонациональное сообщество российских народов», а в «российскую нацию», «многонародную российскую нацию» (см. Проект «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации»). Один из главных пунктов предлагаемой стратегии национальной политики сводится к «сохранению русской культурной доминанты, носителями которой являются все народы Российской Федерации, сформированной не только этническими русскими, но и вобравшей в себя культуру всех народов России». На самом деле речь должна была бы идти о «развитии общероссийской культурной доминанты, формируемой всеми народами России», поскольку русская культурная доминанта (не культура вообще, а именно доминанта) сформирована этническими русскими, представители других народов (и России, и выходцы из многих других стран) принимали в этом участие; русская культура не вобрала в себя культуру других народов России, она вобрала в себя элементы культур других народов, точно так же, как другие, не русские, культуры вобрали в себя элементы русской культуры. Эти и многие другие формулировки целей и задач стратегии национальной политики не имеют в виду, конечно, развитие сбалансированного двуязычия, гармоничное развитие языков и культур народов России, и делаются для подмены понятия «российская гражданская идентичность» понятием «российская национальная идентичность», а поскольку речь идет об идентичности национальной, то следующий шаг, видимо, - замена первого компонента этого словосочетания. Если бы разработчики «Стратегии» стремились к «строительству многокультурной нации на основе двойной и не взаимоисключающей идентичности (культурно-этнической и государственно-гражданской) граждан страны как наиболее конструктивной формулы новой России» [7, с. 124], сама «Стратегия» была бы в корне иной, однако в ней явно прослеживается другая идея - ассимиляции всех нерусских народов России, унаследованная от национальной политики уже не существующего советского государства, в том числе ассимиляции через стимулируемое угасание их языков.
Ускорению тенденции к постепенному «угасанию» языков народов советских автономий способствовал поворот в понимании целей национально-языковой политики, тон которому задали в 50-ые годы ученые-языковеды. Только начавшая формироваться как отдельное направление в советском языкознании социальная лингвистика начала с того, что пришла к выводу, что возможности письменных языков малочисленных народов Советского Союза не отвечают «возросшим духовным и материальным потребностям их носителей», поэтому их дальнейшей развитие возможно только в том случае, если не только высшее и среднее, но и начальное образование они будут получать «лишь через посредство русского языка» [6, с. 121]; целесообразность и возможность использования языков малых народов, даже письменных, в других сферах, кроме семейного общения, даже не имелась в виду. Обосновывая целесообразность не только отказа от расширения функций языков «малых народностей», каковыми признавались фактически все народы, не образующие союзные республики, но и свертывания тех функций, которые они выполняли к этому времени, социолингвисты в 1957-1958 гг. стали широко обсуждать проблему связи между объемом функций языка и развитием словарного состава, в первую очередь научной и технической терминологии, и классификации языков по признаку перспектив функционального развития. Обсудив эту проблему на Научной сессии Отделения общественных наук АН СССР (Москва, 23-26 июня 1956), ученые-языковеды однозначно отнесли языки народов автономий ко второй группе - группе языков «бесперспективных». Конечно, это было мнение не всех участников научного форума, но голоса отдельных из них, высказывавшихся за расширение функций языков малых народов, потонули в потоке выступлений «за резкое ограничение функций указанных языков». С этого времени судьба литературных языков народов автономий была предрешена, и они с каждым годом приближались к тому порогу, после которого у языка может не оказаться никаких шансов на сохранение.
Такие установки на планомерное свертывание функций, если говорить прямо - на «удушение» большинства языков в огромной стране появлялись на фоне глобального процесса отмирания языков, не сбавляющего обороты до сегодняшнего дня. По подсчетам многих отечественных и зарубежных авторов, в XXI веке примерно половина из 6 тысяч языков мира, скорее всего, исчезнут, а в течение следующих нескольких столетий исчезновение постигнет 90 % языков мира. Однако каждый язык - часть мировой цивилизации, и исчезновение любого языка, даже если на нем говорит всего несколько сотен человек, - потеря для мировой культуры. Исчезновение языков - это исчезновение этнического разнообразия на Земле: даже в случае сохранения «биологического кода» этнос обречен на угасание и вымирание по мере угасания своего языка, являющегося главным носителем культуры народа, и если не спохватиться вовремя и не начать принимать меры с самого начала проявления признаков миноритаризации языка (следовательно, и культуры), то в какой-то момент процесс может оказаться необратимым и в лучшем случае язык останется зафиксированным для его изучения потомками.
Между тем многие языки народов Северного Кавказа, численность которых исчисляется десятками и сотнями тысяч, вопреки мнению экспертов ЮНЕСКО, уверенно относить к миноритарным преждевременно, но перспектива войти в число языков угасающих, отмирающих, исчезающих у них есть, и это нетрудно установить, обратившись к данным о численности и ареалах распространения многих языков народов Кавказа. Но на Северном Кавказе много народов малочисленных, особенно в Дагестане, среди которых А.Е. Кибрик выделяет, например, «больные», расположенные между «здоровыми» и «мертвыми», - гинухский, гунзибский, арчинский, годоберинский, крызский, удинский, цезский, хваршинский.
Из приведенных З.М. Габуниа и Р.Г. Тирадов [3, с.8-9] пяти причин миноритаризации языков четыре имеют отношение к чеченскому языку - 2, 3, 4 и 5. Для других северокавказских народов первые две причины не актуальны, а третья не столь актуальна, как для чеченцев. Но по причинам 4 и 5 постепенно ослабляются позиции всех языков народов и Северного Кавказа, и России в целом. Анализ объема функций письменной формы того или иного языка народов Кавказа свидетельствует о крайней ограниченности их использования или вообще неиспользовании в основных сферах, обеспечивающих сохранение и развитие языка. В образовании, массовой коммуникации эти языки какое-то участие принимают, но в государственном управлении, делопроизводстве, судопроизводстве, общественно-политической жизни, науке и технике, в народном хозяйстве безраздельно господствует русский язык. Усугубляющий фактор - недостаточный для овладения письменной формой того или иного языка объем его изучения в школе даже как предмета преподавания, не говоря о том, что в качестве языка обучения используются только отдельные языки и только, как правило, в 1-2 классах. Основной сферой употребления языков народов Кавказа являлась и остается сфера общения в семье и одноязычной среде, где используется устная, разговорная форма языка, но и в этой сфере в ряде республик до последнего времени прослеживалась тенденция к минимализации использования родного языка, проявляющаяся, в частности, и в так называемой инкаляции (вкраплении слов и оборотов русского языка).
В настоящее время языковая ситуация в ЧР несколько иная, чем двадцать и более лет назад. С одной стороны, не так остро стоит проблема «обратного» двуязычия, с другой - несколько снижен фактор языковой среды - наличия в республиках значительной части русского населения, который оказывал определенное влияние на активность использования остальным населением своего родного языка. Так, например, в ЧР доля русского населения снизилась в связи с известными событиями в десятки раз, незначителен удельный вес русских в соседней Республике Ингушетия, существенно изменилась структура населения в других республиках Северного Кавказа. В изменившихся условиях необходимы иные подходы и принципы в выработке и реализации языковой политики и конкретных программ в области языковой жизни, рассчитанных и на ближайшую перспективу, и на более отдаленное будущее. В частности, необходимо как-то компенсировать снижение фактора языковой среды и принять меры к тому, чтобы не произошло резкого снижения уровня владения русским языком в наших республиках.
Так, не может не вызывать озабоченность тот факт, что результаты ЕГЭ по русскому языку последних лет обнаруживают несформированность компетенций выпускника чеченской школы в области языкового образования: прежде всего страдает коммуникативная компетенция, т.е. уровень овладения разными видами речевой деятельности, умение воспринимать чужую речь и создавать собственные высказывания, что просто необходимо для дальнейшего обучения и профессионального становления выпускника. Симптоматично, что более 25 % выпускников 2014-го и 2015-го годов даже не приступали к написанию сочинения-рассуждения, т.е. показали несформированность навыков чтения и понимания прочитанного. Анализ сочинений демонстрирует системный характер ошибок в содержании сочинения, что связано с недостаточно высокой степенью интеллектуальной зрелости и развитости эмоциональной сферы, с низким уровнем владения операционными умениями, с невысоким уровнем социокультурных фоновых знаний. Закономерно, что в 2014-ом г. по ЧР средний балл ЕГЭ по русскому языку составил 41,1; в 2015-ом - 35, между тем как в целом по РФ средний балл в 2014-ом - 62,5, в 2015-ом - 65,9. В 2015 г. не преодолели минимальный порог более 30 % выпускников школ ЧР.
Осознание катастрофичности создавшегося положения и важности овладения русской устной и письменной речью привело к принятию серьезных решений в области преподавания русского языка в ЧР. В частности, с начала 2015 г. идет реализация комплексного Плана мероприятий, направленных на повышение качества преподавания и изучения русского языка в субъектах Российской Федерации, расположенных на территории Северо-Кавказского федерального округа и Республики Адыгея. (Программа мероприятий, направленных на повышение качества преподавания и изучения русского языка в республике, утверждена Министерством образования и науки ЧР 30.12.2014 г.)
Сохраняя свое отношение к русскому языку как государственному языку Российской Федерации, языку межнационального общения, с помощью которого все население Российской Федерации имеет доступ к полноценному образованию, ко всем источникам всякой информации, мы не должны забывать, что «язык в этнических границах его носителей - это не только и не столько средство общения, сколько память и история народа, его культура и опыт познавательной деятельности, его мировоззрение и психология, закреплявшийся из поколения в поколение багаж знаний о природе и космосе, о болезнях и способах их лечения, о воспитании и подготовке к жизни новых поколений людей в интересах сохранения и умножения этноса и его самобытности. Сохранение любого языка, сколько бы людей на нем ни говорило, необходимо, поскольку «любой язык является выражением уникальности каждого сообщества, определенного способа восприятия и описания им реальности. Следовательно, каждому языку должны быть предоставлены все необходимые условия для развития и выполнения его функций во всех проявлениях. Каждое языковое сообщество имеет право создавать условия и привлекать разнообразные внутренние средства в целях гарантии использования языка во всех социальных сферах» [Всемирная декларация языкового права. Статья 7]. При наличии такого права у наших народов практически никогда не было условий для его реализации, их функции всегда были до предела ограниченными. Для того чтобы обеспечить сохранение и развитие языков, необходимы, кроме принятых во всех республиках законов о языках, специальные программы, имеющие своей целью определение путей и способов решения этой важнейшей для дальнейшего существования кавказских народов проблемы, основанные на осмыслении прошлого и настоящего языковой и в целом культурной жизни кавказцев.
О важности вопросов сохранения и развития русского, всех языков народов РФ, об их значимости для гармонизации межнациональных отношений, обеспечения гражданского единства, укрепления государственного суверенитета и целостности России было заявлено в очередной раз на совместном заседании Совета по межнациональным отношениям и Совета по русскому языку от 19 мая 2015 года. Принятые на этом заседании решения должны придать новый импульс для комплексной, системной работы по сохранению, изучению и поддержке языков народов России, давая надежду на дальнейшее развитие многоязыкового образовательного и информационного пространства и позволяя скоординировать усилия государственных органов, ученых-лингвистов и всего общества в этой сфере.
Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ (№ 15-04-00529).
Рецензенты:
Овхадов М.Р., д.фил.н., профессор, Чеченский государственный университет, г. Грозный;
Сулейбанова М.У., д.фил.н., профессор, Чеченский государственный университет, г. Грозный.