Введение
Этимология тюркских указательных местоимений bu и (тур., аз., гаг., кр.-тат., кбал., кир., ног., узб., каз.-тат., кар., кум. бу| bu, кр.-тат. диал., кир. диал. бо| bo, сюг., алт. диал. по| po, сал., сюг., алт. диал. пу| pu, сиб.-тат. пў | pŭ) и bul (кир. бул.| bul, уйг. диал. бу(л) | bu(l), турк. диал. бул | bul, узб. диал. бол | bol и был | bıl, ккал. бул | bul, каз. бұл | bul, башк. был | bĭl) до сих пор остается неисследованной [13].
Попытка этимологизация этих указательных местоимений сделана лишь В. В. Радловым, который предположил, что форма bul происходит из bu ‘этот' + ol ‘он' [12]. Такого же мнения придерживался и К. Брокельман [18]). Это, однако, не намного приближает исследования по этому вопросу к истине, т.к. этимология формы bu остается нераскрытой. Э. В. Севортян, приводя этимологию В. В. Радлова и К. Брокельмана, никак ее не комментирует [13].
Результаты исследования и их обсуждение
Интересен и тот факт, что Э. В. Севортян в «Этимологическом словаре тюркских языков», буква «Б» [13], приводя различные варианты этих указательных местоимений, никак не комментирует отсутствие в этом ряду чувашских форм.
Действительно, в функциональном плане точным соответствием тюркских указательных местоимений bu и bul является чувашское указательное местоимение ку | ku ‘этот', ‘эта', ‘это', которое на первый взгляд никак с ними не связано.
Однако в чувашском языке имеются протезированные аналоги тюркского лично-указательного местоимения 3-го лица ед. числа: тюрк. о|о, у|и || ол|ol, yл| ul ~ чув. ву|vu, вo|vo|| вăл(ă) | văl(ă), вул(ă) | vul(ă) ‘он', ‘она',‘оно' || ‘этот', ‘эта', ‘это'.
Форма vu употребляется в говорах д. Бигильдино (Козловский район Чувашской Республики, средний диалект) и д. Салабайкасы (Чебоксарский район Чувашской Республики, верховой диалект), а форма vo - в говорах с. Эльбарусово (Марпосадский район, средний диалект) и д. Уразметово (Козловский район, средний диалект).
Эти формы зафиксированы ещё Н. И. Ашмариным в его «Словаре чувашского языка» [2].
Очевидно, что в чувашских формах лично-указательного местоимения 3-го лица ед. числа vu, vo, văl(ă), vul(ă) имеем дело с так называемой протезой v (губно-зубной звук в чувашском), т.к. во-первых, им соответствуют тюркские непротезированные аналоги o,u || ol, ul, а во-вторых, существуют и чувашские непротезированные формы (без анлаутного v-): у|u (средний диалект) и ул(ă) | ul(ă), ôл(ă) | ôl(ă) (средний и низовой диалекты). Также известно, что исторически тюркскому нуль-звуку (ø) соответствует булгаро-чувашский начальный v, чув. воннă / вуннă | vonnă/ vunnă, булг. эпитаф. ن و vn ~ тюрк. on ‘десять' и т.п.
Это губно-зубное v четко фиксируется в славянской передаче в «Именнике болгарских князей» VIII в.н.э.: вѣ чем ‘третий'~ булг. эпитаф. وجم (вав-джим-мим) vǧm ~ чув. вĕçĕм/виçĕм в вĕçĕм/виçĕм çол ‘позапрошлый год' и чув. порядковое числит. виççĕмĕш ‘третий' (виççĕм + афф. 3-го л. -ĕш(ĕ) ~ тюрк. -сы/-си).
Известно, что при заимствовании иноязычных слов с анлаутным губно-зубным v (в) в кыпчакские языки оно передается либо через взрывное b (б), либо через губно-губное w (полугласный), либо не передается вовсе - это связано с отсутствием губно-зубного v в кыпчакских языках, ср. рус. ведь > тат. биm|bit, рус. воронка > тат. бүpәнкә | büränkä, чув. вакă | vaк̭ĭ, vagĭ, булг.-чув. *vakĭ, *väkĕ, *vekĕ > тат. бәке | bäkĕ, > ккал. үки | üki ‘прорубь'.
Последнее слово проникло также в разное время и в финно-угорские языки, ср. марл. ваке, марг. вäкы, венг. vék [17]. Башк. мәке| mäkĕ ‘прорубь' заимствовано из булг.-чув. вероятно опосредованно, через тат. бәке| bäkĕ (б-/м-).
Интересными являются также такие дублеты с v-протезированием или с переходом b>v, как уйг. vöpüš||öpüš ‘поцелуй ' ~ общетюрк. öpüš ~ чув. уп- ‘целовать' в упĕлтĕк (тюрк. афф. рефлексива -üš ~чув. -ěл) ‘поцелуемся' [3], а также чув. вуп в вупăр ‘вампир' (досл. ‘целующий') = вуп- + -ăр ‘древний аффикс причастия' (~тюрк. -ар, ср. тур. yazar ‘писатель') (этимологию вуп ‘порча' + -ăр = ‘портящий' считаем вторичным переосмыслением), уйг. диал. vol- ‘быть' ~ уйг. bol- ‘быть' ~ общетюрк. bol- ~ тур. ol-, а также сал. avo || oƔul ‘мальчик', ‘сын' и тур. evlât ‘дети' = evl- (<? булг.-чув. *avl / ävl ‘сын') + aраб. суфф. мн. числа -аt (собств. тур. огуз. oğlu ‘сын'), проникший и широко употребляющийся в персидском (формы -at/-ǧat, форма -ǧat образована от первой уже в персидском языке и в арабском отсутствует), где он образует мн.ч. и от собственно перс. слов. Cал. avo/ avu [16] ‘сын', ‘мальчик' и тур. evl- в evlât сближаются с чув. ывăл ‘сын'. Сюда же относится сал. vu ‘он' ~ чув. ву/во ‘он', узб. хорезм. wu ‘он' (наряду с vu в сал. существует и форма pu ‘он' [16]) ~ чув. ву/во. Как известно, чувашский противопоставляется другим тюркским языкам как по соответствию чув. v ~ тюрк. ø-звука, так и по соответствию чув. v ~ тюрк. Ɣ.
С этой позиции (чув. v ~ тюрк. Ɣ) возможно сближение сюг. qol || gol и чув. văl ‘он', ‘она', ‘оно' || ‘этот', ‘эта', ‘это', а также чув. ву/во и чув. ку ‘это', ‘эта', ‘этот'. При этом в сюг. формах произошло ослабление исходного увулярного Ɣ:Ɣ →q || g, то же, скорее всего, произошло и в чув. форме ку (*Ɣu >*qu||gu>ku).
Доказательством исходного Ɣ в чув. ку является указательное местоимение Ɣu (гъу в орфографии источника) в северокавказских рунических надписях из Хумары (Хумара 4) [6].
Турецкая форма ol- и тур. диал. форма ōl- общетюрк. глагола bol- ‘быть', а также сал. vū(l), уйг. vol- ‘быть' также возможно указывают на пратюрк. *ōl- ‘быть' и на развитие формы bol- (в последовательности vol->bol-) из говоров булг.-чувашского типа. Тогда, совр. чув. п- в пол- ‘быть' вполне может быть возведено к булг. б, а булг. б к прабулг. в-[v]. Развитие пратюркских долгих гласных в булгарском языке могло быть таким: пратюрк. ō > прабулг. ио>wo>βo>vо>древнебулг. bо. Тогда имеем прабулг. βol-, vol- ‘быть' > древнебулг. b°ol-> ср.-булг., др.-чув. >bol->чув. pol-. При этом вероятнее всего развитие b- < bº- <β-, а не b- < bº <v-, т.е. v- формы являются конечными, тупиковыми.
Заметим, что хотя в современном чувашском языке имеем пол-/пул- ‘быть', некоторые чувашские слова с анлаутным п в современном произношении переданы в словаре Д. С. Руднева (т.н. словарь епископа Дамаскина) 1785 г. через б, например бось ‘голова' ~ совр. чув. верх. поç. При этом не ясно извлекал ли составитель их из речи (в речи в интервокальной позиции анлаутное п- чувашских слов часто озвончивается), или они представляют собой слова, изолированно произнесенные респондентами автора.
Дело в том, что звук β - билабиальное w, образуемое более плотным смыканием губ, чем тат. и удм. w, существует в фонетической системе малокарачкинского говора верхового диалекта чувашского языка, при этом в малокарачкинском говоре он встречается в анлауте изолированно произнесенных слов. Более того, в данном говоре он чередуется с v в протезированных словах, ср. общечув. утă ‘сено', ‘трава' ~ малокар. вутă, βутă, что было зафиксировано еще в [1] Н. И. Ашмариным. При полном смыкание губ, это β превращается в б, т.е. становится смычным. Считается, что звук β в этом говоре является субстратным явлением горномарийского языка, т.к. он замещает чув. - п̭- [б] в интервокальной позиции. Однако в современном горномарийском языке имеем только губно-зубное -в-.
Здесь следует заметить, что Э. Р. Тенишев и его коллеги считали, что v-протезирование чувашских форм указывает не на первичность долгих гласных в пратюркском и на последующее их разложение на консонантный элемент и гласный (по схеме о:>о~ио~vă), а по закону Рамстедта - Пельо на первичный сильный согласный b~p, v~f, k~g [15].
Сюда же, по мнению Э. Р. Тенишева и его коллег, относится и дифтонгизация широких губных гласных в казахском, каракалпакском и гагаузском языках, а также примеры с анлаутным v- вместо общетюркского ø-звука в тюркских языках (саларском, уйгурском и огузских), сближаемые с их чувашскими аналогами.
При этом, авторы, однако, совершенно не учитывают тот факт, что чувашский кластер ăвă/(ăва)/ĕвĕ/(ĕве), равно как и якутский нисходящий дифтонг ио последовательно соответствует тюркскому инлаутному о, ср. в анлауте: тюрк. оl ‘он' ~ чув. вăл ~ як. иоl; в инлауте: тюрк. bol ‘быть' ~ як. bиol; чув. кăвак ‘синий' ~ тюрк. kök ‘синий', чув. кĕвĕ ~ тат. кɵ̆й ~ каз. кұй ‘мелодия', откуда реконструируются пратюркские долгие ō и ȫ.
Тюркские языки не имеют тенденцию к элизии интервокальных инлаутных сильных согласных, поэтому в случае исходного сильного согласного он должен был бы сохраниться в тюркских словах, и имели бы не kök, а kövök/köbök и т.п.
Заметим также, что саларские, уйгурские и огузские примеры носят спорадический, а не системный характер, более того, тюркские по происхождению слова (их «тюркскость» устанавливается по чувашским или межтюркским параллелям, и что важно (sic!) - нет межтюркских параллелей без чувашских) на букву v- в этих языках единичны (подавляющее большинство слов на v- являются арабо-персидскими или поздними русскими заимствованиями), и все имеют чувашские аналоги, как было показано выше на примерах.
А вот в чувашском языке большинство слов на в- являются исконными и имеют тюркские параллели с ø-звуком (исключая параллели типа вышеуказанных с v-/w-, которые, на наш взгляд, являются булг. заимствованиями).
Поэтому, считаем, что эти явления в тюркских языках есть следствие влияния булгаро-чувашского субстрата.
Выводы
Таким образом, есть все основания выводить общетюркское указательное местоимение бу из булгаро-чувашского ву/во или *βу/βо, а киргизскую форму бул из более общей булгаро-чувашской формы вăл или *βăл.
Так как указательное местоимение bu фиксируется уже в древнетюркских рунических надписях VIII-IX вв. н.э., то предположительная датировка времени заимствования из древнебулгаро-чувашского языка может быть отнесена к III-IV вв. н.э., когда после распада хуннской державы и исхода древнебулгаро-чувашских племен (носителей тюркского языка r-l-типа) из центральноазиатских степей, последние стали заселяться древнетюркскими племенами (носителями общетюркского языка z-š-типа), ассимилировавшими остатки булгаро-чувашских племен (субстрат).
Последние привнесли в тюркский язык z-š-типа значительное количество слов с характерным для булгаро-чувашского языка протезированием, ламбдаизмом и ротацизмом так, что v-, l- и r- формы стали употребляться параллельно с ø-, š- и z-формами (как, например, u/o || bu/bo - ‘он', ‘она', ‘оно' || ‘этот', ‘эта', ‘это'; jaš || jıl - ‘год', ‘возраст'; qazaq || qaraq -‘вор', ‘разбойник').
В качестве доказательства субстратной гипотезы можно привести имя вождя племени kümüš budun ‘серебряный народ' - kümül Ögä ‘серебряный Огя' (присутствующий в слове kümül ‘серебряный' ламбдаизм ~ чув. кĕмĕл противопоставлен тюркскому сигматизму в слове ‘kümüš') из рунической надписи (древнетюркской) из Кижилиг-хобу (современная Республика Тува, Россия) [11].
Исследование выполнено в рамках соглашения №14.B37.21.0712 ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России».
Рецензенты:
Корнилов Геннадий Емельянович, доктор филологических наук, профессор, декан филологического факультета, заведующий кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания (ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова»), г. Чебоксары.
Сергеев Виталий Иванович, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой чувашского языкознания и востоковедения имени М. Р. Федотова (ФГБОУ ВПО «Чувашский государственный университет имени И. Н. Ульянова»), г. Чебоксары.